Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Не знаю, я не пробовалъ, но люблю деревню. Я испыталъ странное чувство, — началъ онъ. И у него была такая пріятная дикція и по русски и въ особенности по французски, что невольно его слушали и не перебивали. — Я нигд такъ не скучалъ по деревн, русской деревн съ лаптями[545] и мужиками, какъ когда прожилъ съ матушкой зиму въ[546] Ниц, — сказалъ онъ.

— Вы знаете — Ница скучна сама по себ. Да, но и Неаполь,[547] Соренто, даже они хороши на короткое время. Неправда ли,[548] Графиня, что...

Онъ говорилъ, обращаясь и къ Кити и къ Левину, глядя на нихъ[549] своимъ твердымъ, открытымъ взглядомъ, очевидно то, что ему приходило въ голову.[550]

Замтивъ, что Графиня Нордстонъ начала разсказывать свое впечатлніе прізда въ Венецію, онъ остановился, съ интересомъ слушая ее и не досказавъ того, что началъ. <Разсказывая про свое впечатлніе Венеціи, Графиня Нордстонъ упомянула объ Анн Карениной, съ которой она тогда провела зиму въ Рим, и разговоръ перешелъ на Каренину и на ея ожидаемый пріздъ.[551] Вс начали съ похвалъ тому лицу, <о которомъ говорили,> и понемногу изъ похвалъ, которыя даютъ мало пищи разговору, естественно перешли въ боле или мене остроумное осужденіе.

— Я очень люблю Анну, — говорила Графиня Нордстонъ, — но я всегда удивлялась ея способности не только поддлываться, но совершенно сживаться съ тмъ кругомъ, въ которомъ она живетъ. Въ Рим она была въ непроходящемъ восторг отъ искусства, потомъ я ее нашла въ Петербург[552] влюбленной во дворъ и большой свтъ.

Кити, какъ всякая женщина, не безъ удовольствія слушавшая осужденіе другой[553] женщины, пришла на помощь сестриной золовк.

— Но она[554] необыкновенно религіозна, добра.

— Да, но эта религіозность и добро — принадлежность grande dame извстнаго круга, — вмшался Вронскій.[555]

— Все таки она[556] очень милая женщина[557] и длаетъ много добра.

Вронскій замолчалъ улыбаясь. Кити обратилась къ Левину, чтобы и его ввести въ разговоръ.

— А вы, Константинъ Дмитричъ, врите, чтобы придворная женщина могла длать добро?

— Придворность, по моему, не мшаетъ добру, — отвчалъ Левинъ. — Богатство и роскошь мшаютъ. И я потому только не врю въ добродтельность свтскихъ дамъ, что он, раздавая фуфайки по 20 копеекъ людямъ, умирающимъ отъ холода, сами носятъ 4000 рублевыя собольи шубы.

«А какой славный, умный человкъ, и наружность какая милая», подумалъ Вронскій на Левина.

Разговоръ[558] не умолкалъ ни на минуту, такъ что старой Княгин, всегда имвшей про запасъ, въ случа отсутствія тэмы, два тяжелыя орудія: классическое и реальное образованіе и общую воинскую повинность, не пришлось выдвигать свои запасныя орудія, и графин Нордстонъ некогда и нельзя было дразнить Левина.

[559]Разговоръ зашелъ о вертящихся столахъ и духахъ,[560] и Графиня Нордстонъ, врившая въ спиритизмъ, стала разсказывать т чудеса, которыя она видла.

— Ахъ, Графиня, непремнно свезите, ради Бога свезите меня къ нимъ. Я никогда ничего не видалъ необыкновеннаго, хотя везд отъискиваю, — сказалъ[561] Удашевъ.

— Хорошо, въ будущую субботу, но вы, Константинъ Дмитричъ, врите? — спросила она Левина.

— Зачмъ вы меня спрашиваете? Вы, врно, знаете, что я скажу.

— Но я хочу слышать ваше мнніе.

Левинъ пожалъ плечами.

— Я долженъ быть неучтивъ.

— Чтожъ, вы не врите?

— Чтобы вамъ сказать, Графиня? Еслибы почтенная старушка дама, которую вы должны уважать, разсказывала бы вамъ, что у ней каждый день на носу цвтутъ померанцы?

— Я бы сказала, что съумасшедшая старушка. Такъ вы меня называете и старушкой и съумасшедшей, — и она не весело засмялась.

— Да нтъ, Маша, Константинъ Дмитричъ говоритъ, что онъ не можетъ врить, — сказала Кити.

Но[562] Удашевъ съ своей открытой веселой улыбкой сейчасъ же пришелъ на помощь разговору, угрожающему сдлаться непріятнымъ.

— Вы совсмъ не допускаете возможность? — спросилъ онъ. — Почему же? Мы допускаемъ существованіе электричества, котораго мы не знаемъ, почему же не можетъ быть новая сила, еще намъ неизвстная, — сказалъ онъ.

— Когда найдено было электричество, — отвчалъ Левинъ, — то только было открыто явленіе и неизвстно было, откуда оно происходитъ и что оно производитъ, и вка прошли посл того, какъ подумали о приложенiи его, а спириты, напротивъ, начали съ того, что столики имъ пишутъ, и духи приходятъ, а потомъ уже стали говорить, что это есть сила неизвстная.

[563]Удашевъ съ чуть замтной улыбкой посмотрлъ на Левина, и, очевидно, понялъ его, но не отвчалъ, а продолжалъ свое.

— Да, но спириты говорятъ: теперь мы не знаемъ, что это за сила, но сила есть, и вотъ при какихъ условіяхъ она дйствуетъ. А ученые пускай разбираютъ. Нтъ, я не вижу, почему это не можетъ быть новая сила.

— А потому, — сказалъ Левинъ, — что при электричеств всякій разъ, какъ вы потрете смолу о шерсть, будетъ искра, a здсь не всякій разъ, стало быть, это не природное явленіе.

Вроятно, чувствуя, что разговоръ принимаетъ для гостиной слишкомъ серьезный характеръ,[564] Удашевъ тотчасъ же постарался перемнить его.