Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Какъ вы? Зачмъ вы? — сказала она и въ туже минуту вспомнила, что ей надо было только сказать: «нтъ, ничего, благодарю васъ». Она пустила руку и остановилась, обдумывая, чтобы сказать ему простое. Но онъ уже отвчалъ на ея вопросъ:

— Я ду для того, чтобы быть тамъ, гд вы, — сказалъ его нжный голосъ, и она ясно видла теперь, хотя и въ темнот, выраженіе его всей фигуры, склоненной головы, какъ бы ожидавшей удара, и лица, робкаго и раскаивающагося за то, что онъ смлъ говорить.

И въ это же время буря, какъ бы одолвъ препятствіе, засыпала снгъ съ крышъ вагоновъ, затрепала какимъ то желзньмъ оторваннымъ листомъ, и гд то впереди плачевно и мрачно заревлъ густой свистокъ вагона.

— Не говорите этаго, — сказала она, — это дурно для васъ, для меня.

— О, если бы это что нибудь было для васъ.

— Но что же это! — почти вскрикнула она, тяжело переводя дыханіе, и,[738] взявшись за столбикъ, хотла уйти, но, какъ бы обдумавъ, опять остановилась.

— Какое право вы имете говорить мн это?

— Мое право, — сказалъ онъ вдругъ,[739] какъ будто слова эти, давно готовыя, сами вырвались изъ его устъ, — то, что моя жизнь не моя, а ваша и навсегда.

Она, тяжело дыша, стояла подл него.

— Но простите меня. Я не буду больше говорить этаго. Мн нужно было сказать это вамъ, чтобы объяснить...

— Я ничего не хочу слышать.

И она быстро вошла в вагонъ. Но въ маленькихъ сняхъ она остановилась и закрыла лицо руками. Когда она вошла въ вагонъ и сла на свое мсто, то волшебное напряженное состояніе, которое ее мучало и сначала, продолжалось еще съ большею силою. Она не спала всю ночь. И всю ночь въ странномъ безпорядк и въ самыхъ странныхъ сочетаніяхъ она видла и слышала дйствительные и воображаемые предметы и звуки. Блдное морщинистое лицо старушки в чепц подъ колеблющимся свтомъ фонаря, Вронскій, просящій прощенія и предлагающій царство и отбирающій билеты, занесенный снгом съ одной стороны Аннушка, храпящая звуками молотка о желзо, и буря, уносящая все, и толчки красныхъ огней, скрипящихъ подъ давленіемъ колесъ, и красные огни глазъ Вронскаго, ржущіе глаза до тхъ поръ, пока ихъ не заноситъ снгомъ, и стыдъ, стыдъ не совершеннаго постыднаго дла.

Къ утру она задремала, сидя въ кресл, и когда проснулась, то уже было бло, свтло, и поздъ подходилъ къ Петербургу. И тотчасъ же мысли о дом, муж, о сын толпою пришли ей, и она съ удивленіемъ вспомнила вчерашній ужасъ и стыдъ. Да, было одно — это признаніе Вронскаго. Да, это было не во сн, но это была глупость, которой она легко положитъ конецъ. «Такъ чего же мн стыдно?» опять спросила она себя и не находила отвта.

Въ Петербург, только что остановился поздъ, она вышла. Первое лицо,[740] обратившее ея вниманіе, было лицо мужа. Онъ стоялъ, невольно обращая на себя вниманіе почтительностью служащихъ и полиціи, не подпускавшихъ къ нему народъ.[741]

— Какъ ты милъ, что самъ пріхалъ, — сказала она.

— Это меньшее, что я могъ сдлать за то, что ты дала мн лишній день, — отвчалъ онъ, цлуя ея руку съ спокойной сладкой улыбкой.

— Сережа здоровъ?

— [742]Онъ, здоровъ, — сказалъ онъ и, взявъ ее подъ руку, повелъ къ карет, также улыбаясь и перенося свои глаза выше толпы, чтобы никого не видть.

Въ дверяхъ Вронскій поклонился Анн Аркадьевн и спросилъ, какъ она провела ночь.

— Благодарю васъ, очень хорошо.

Она взглянула на мужа, чтобы узнать, знаетъ ли онъ Вронскаго. Алексй Александровичъ смотрлъ на Вронскаго, вспоминая, кто это.

Вронскій[743] между тмъ смотрлъ на Каренина,[744] какъ будто въ первый разъ увидлъ его:[745] изучалъ вс малйшія подробности его лица, сложенія, одежды даже.

«Да, онъ уменъ, — думалъ онъ,[746] глядя на его высокій лобъ съ горбинами надъ бровями, — и твердый, сильный человкъ, это видно по выдающемуся подбородку, съ характеромъ, несмотря на физическую слабость. Глаза его маленькіе не видятъ изъ подъ очковъ, когда не хотятъ, но онъ долженъ быть и тонкій наблюдательный человкъ, когда онъ хочетъ, онъ добрый даже, но онъ[747] не привлекательный человкъ, и она не можетъ любить и не любитъ его, я видлъ это по ея взгляду».

— Графъ Вронскій.

— А, очень радъ, — равнодушно сказалъ Алексй Александровичъ, подавая руку. — Туда хала съ матерью, а назадъ съ сыномъ, — сказалъ онъ, ударяя, какъ имлъ привычку, безъ причины на одно слово и, какъ бы отпустивъ Вронскаго, пошелъ дальше, глядя выше людей, но Вронскій шелъ подл и спрашивалъ у Анны, позволено ли ему будетъ пріхать къ ней.

— Очень рады будемъ, — сказалъ Алексй Александровичъ, все также улыбаясь, — по понедльникамъ, — и теперь уже, отпустивъ совсмъ Вронскаго, обратился къ жен.

— Мари вчера была у[748] Великой Княгини.

— А, — сказала Анна.

Она думала въ это время о томъ, что замтила особенный, какъ бы чахоточный румянецъ на щекахъ Вронскаго и складку между бровей. И ей жалко стало его. Но въ ту же минуту она подумала: «но что мн», замтила и стала спрашивать о томъ, что ея belle soeur[749] длала у Курковыхъ.

— Что, этотъ Вронскій тотъ, что за границей былъ? — спросилъ ее мужъ.

— Да, братъ нашего.