Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Да, простила, но...

Она не договорила.

— Долли! У каждаго есть свои skeletons[730] въ душ, какъ Англичане говорятъ.

— Только у тебя нтъ.

— Есть, — вдругъ сказала Анна, и какая [-то] смшная, хитрая улыбка сморщила ея губы.

— Ну, такъ они смшные skeletons, а не мрачныя, — улыбаясь сказала Долли.

— Нтъ, мрачные. Ты знаешь, отчего я ду нынче, а не завтра? Это признанье, которое меня давило, и я хочу его теб сдлать.

И, къ удивленію своему, Долли увидала, что Анна покраснла до ушей, до вьющихся черныхъ колецъ волосъ на ше.

— Да, — продолжала Анна. — Ты знаешь, отчего Кити не пріхала обдать. Она ревнуетъ ко мн. Я испортила, т. е. я была причиной того, что балъ этотъ былъ для нея мученьемъ, а не радостью. Но, право, право, я не виновата или виновата немножко, — сказала она, тонкимъ голосомъ протянувъ слово «немножко».

— О, какъ ты похожа на Мишеньку, — смясь сказала Долли.

Анна какъ будто оскорбилась и нахмурилась.

— О нтъ, о нтъ! Я не Мишенька. Я оттого говорю теб, что я ни на минуту даже не позволяю себ сомнваться въ себ.

— Да, Мишенька мн говорилъ, что ты съ Вронскимъ танцовала мазурку и что онъ...

— Ты не можешь себ представить, какъ это смшно вышло. Я только думала сватать, и вдругъ я почувствовала себя польщенной...

— О, они это сейчасъ чувствуютъ, — сказала Долли.

— Но я бы была въ отчаяніи, если бы онъ точно сталъ ухаживать за мной. Это глупо и ни къ чему не ведетъ.

— Впрочемъ, Анна, по правд теб сказать, я не очень желаю для Кити этаго брака. Мое сердце на сторон Левина. И лучше, чтобы это разошлось, если онъ, этотъ Вронскій, могъ влюбиться въ тебя въ одинъ день.

— Ахъ, Боже мой, это было бы такъ глупо, — сказала Анна, и опять густая краска выступила на ея лицо. — Такъ вотъ я и узжаю, сдлавъ себ врага въ Кити, которую я такъ полюбила. Ахъ, какая она милая! Но ты поправишь это, Долли. Да?

— Какія мысли! Это не можетъ быть.

— Да, но я такъ бы желала, чтобы вы меня вс любили, какъ я васъ люблю и еще больше полюбила, — сказала Анна съ слезами на глазахъ. — Ахъ, какъ я нынче глупа!

Она провела платкомъ по лицу и стала одваться.

Уже передъ самымъ отъздомъ пріхалъ, опоздавши, Степанъ Аркадьичъ съ краснымъ, веселымъ лицомъ и запахомъ вина и сигары.

Чувствуя, что чувствительность Анны сообщилась и ей, Долли съ слезами на глазахъ въ послдній разъ обняла золовку и прошептала:

— Помни, Анна, что то, что ты сдлала, я никогда не забуду и что я люблю и всегда буду любить тебя какъ лучшаго друга.

— Я не понимаю, за что, — проговорила Анна.

— Ты меня поняла и понимаешь. Ты прелесть.

И такъ он разстались.

—————

«Ну, все кончено, и слава Богу, — была первая мысль, пришедшая Анн Аркадьевн, когда она, простившись послдній разъ съ братомъ, стоявшимъ въ вагон до 3-го звонка, сла на свой диванчикъ рядомъ съ Аннушкой. Она оглядлась въ полусвт спальнаго вагона. — Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алекся Александровича, и пойдетъ моя жизнь, уже тмъ хорошая, что привычная, по старому. Утро визиты, иногда покупки, всякій день посщеніе моего пріюта, обдъ съ Алексемъ Александровичемъ и кмъ нибудь и разговоры о важныхъ придворныхъ и служебныхъ новостяхъ. Avant soir'ee[731] съ Сережей, потомъ укладывать его спать и вечеръ или балъ, а завтра тоже».