— Вдь это не обидной лсъ, — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, желая этимъ словомъ «обидной» совсмъ убдить Левина въ несправедливости его сомнній, — а дровяной больше. И станетъ не больше 30 саженъ на десятину, а онъ мн далъ по 200 рублей.
Левинъ улыбнулся.
— Вдь я не стану тебя учить, какъ заключенье или что ты тамъ такое пишешь въ своемъ присутствіи, а если мн нужно, то спрошу у тебя, а ты такъ увренъ, что ты понимаешь всю эту грамоту о лс. Она трудная. Счелъ ли ты деревья?
— Ахъ, вотъ еще вздоръ, — даже съ нкоторой раздражительностью сказалъ Облонский.
— Ну, а я 20 разъ въ лто проду черезъ вашъ лсъ, и осенью съ гончими бываю, и знаю, и свой лсъ считалъ. И ни одинъ купецъ не купитъ не считая, если ему не отдаютъ даромъ, какъ ты. Твой лсъ стоитъ 500 рублей за десятину чистыми деньгами, а онъ теб далъ 200 въ разсрочку. Значитъ, ты ему подарилъ тысячъ 30.
— Ну, купи ты! Вотъ вы всегда такъ.
— Я не торгую лсами. Ну, да вотъ и онъ, — сказалъ Левинъ, увидавъ стоявшую подл дома телжку съ прикащикомъ купца, державшимъ лошадь.
И лошадь, и телжка, и въ особенности красное, полнокровное лицо прикащика сіяли поучительнымъ самодовольствомъ и говорили всмъ: «Вотъ какъ длаютъ, вотъ какъ нынче длаютъ. Посмотрите, все у насъ просто и прочно и прилично».
Въ передней еще ихъ встртилъ длиннополый купецъ, сіявшій улыбкой и, очевидно, въ жизни своей никогда ни въ чмъ не ошибавшійся. Какъ ни безобразно было его[878]
сюртукъ съ пуговицами ниже задницы, его сапоги въ калошахъ, его[879] жилетъ съ мдными пуговицами, цпочка, его лицо хищное, сухое, ястребиное въ соединеніи съ подлой улыбкой, какъ ни безобразенъ былъ его[880] безсмысленный говоръ, пересыпанный словами: положительно, окончательно и т. п., и его движенія, все это было такъ твердо, ршено, so settled, [881] что нельзя было, долго поговоривъ съ нимъ, не пожелать быть похожимъ на него.* № 43 (рук. № 27).
Левинъ былъ не въ дух. 1-е онъ стрлялъ плохо, 2-е — этотъ купецъ. Онъ терпть не могъ этихъ людей, живущихъ только глупостью Степанъ Аркадьичей. Дло было кончено, но ему, умному хозяину, выросшему и жившему въ деревн, безобразіе этого дла было противно. Онъ зналъ, что лсъ былъ весь подлочный, стоилъ 500 minimum за десятину, что другіе купцы или были въ стачк или подкупленные люди. Степану Аркадьичу — какое ему было дло; но онъ былъ дворянинъ по крови и видть не могъ совершающееся это со всхъ сторонъ обднніе дворянства — и не роскошью. Это ничего, это дворянское дло. И не жалко прожившагося на роскоши барина; прожить только онъ и уметъ умно — это дворянское дло. Не жалко было имній, которыя продавались по безхозяйству и покупались мужиками. Это было справедливо. Дворянинъ ничего не длаетъ, а мужикъ работаетъ и вытсняетъ празднаго человка, но ему было невыносимо досадно, какъ проживались эти петербургскіе господа только тмъ, что они были глупы, и такихъ имній много около него. То полячокъ за 1
/4 цны взялъ все на аренду, то этакій Рябининъ купилъ рубль за 25 копекъ. И на мсто добродушныхъ дураковъ вступаютъ въ[882] кругъ земства мелкіе плуты эксплуататоры. И надо же было, чтобы у него въ дом длали эту дурацкую продажу. Это злило его. 3-е, что и было главное, онъ узналъ, что Кити не замужемъ и что она больна, какъ онъ догадался, несмотря на то что Степанъ Аркадьичъ не хотлъ говорить этаго, — больна отъ любви не взаимной. Это оскорбленіе какъ будто падало на него. Ему казалось, что этотъ человкъ, который презиралъ ее любовь, а она презирала его, что этотъ человкъ презиралъ его и былъ его врагъ.* № 44 (рук. № 28).
На конюшн мальчикъ его (грумъ), узнавъ еще издалека его коляску, вызвалъ Англичанина. Сухой Англичанинъ, самъ бывшій жокей, теперь тренеръ, въ высокихъ сапогахъ и въ короткомъ пиджак, съ волосами, оставленными только подъ бородой, вышелъ, раскачиваясь, навстрчу.
— Ну что Фру-Фру? — спросилъ Вронскій по англійски.
— Все хорошо, — медленно отвчалъ Англичанинъ, — немного возбуждена, но[883]
въ хорошемъ дух. Лучше не ходите, — прибавилъ Англичанинъ. — Она очень возбуждена съ тхъ поръ, какъ надли намордникъ, и я не веллъ выводить другихъ лошадей и входить туда до скачки. А то какъ дверь отворять...— Нтъ, ужъ взойду, она меня знаетъ.
— Come on! —[884]
пропустилъ сквозь зубы Англичанинъ и пошелъ впередъ, размахивая руки своей развинченной походкой.— Обдали? — спросилъ онъ.— Обдалъ немного.
— Такъ надо рюмку хересу, садясь.