Анна в кроваво-алом

«Анна». Анна, ворвись сюда, Анна, спаси нас… но это глупо. Анна торчит на чертовом переднем крыльце, и так и останется – я погибну тут, разорванный на куски и пережеванный как резиновый окорок, а она будет бессильно стоять снаружи.

Ладно. Еще два глубоких вдоха – и выходим в коридор. Может, три.

Перемещаясь, я четко вижу чердачную лестницу и спускающуюся по ней тварь. Я не хочу это видеть. Вся тренировка, все поверженные призраки, всякое чутье и способности вылетают в трубу. Я смотрю на убийцу своего отца. Мне полагается быть в ярости. Полагается преследовать его. Вместо этого я в ужасе.

Он спускается спиной ко мне, и стремянка достаточно далеко от лестницы, чтобы мы сумели добраться дотуда прежде него, если продолжим движение. Если он не обернется и не бросится на нас. Почему я об этом думаю? Кроме того, он вроде бы не настроен драться. Пока мы молча скользим к лестнице, он добрался до полу и, смотри-ка, притормаживает, чтобы со скрипом затолкать стремянку обратно.

На верхней площадке лестницы я останавливаюсь и подталкиваю маму спуститься первой. Фигура в коридоре, кажется, нас не замечает. Он просто продолжает раскачиваться взад-вперед спиной ко мне, словно под какую-то мертвую музыку.

На нем темный, подогнанный по фигуре длинный пиджак вроде сюртука. То ли пыльно-черный, то ли даже темно-зеленый, не разглядеть. На макушке гнездо из дредов, свалявшихся и перепутанных, некоторые наполовину сгнили и отваливаются. Лица его мне не видно, но кожа на руках серая и потрескавшаяся. Между пальцами он вертит нечто вроде длинной черной змеи.

Мягко подталкиваю маму, чтобы спускалась дальше по лестнице. Если она сумеет выбраться наружу, к Анне, то окажется в безопасности. Чувствую легкое дуновение храбрости, лишь намек на прежнего Каса.

И тут понимаю, что несу ахинею, когда он поворачивается и смотрит прямо на меня.

Надо перефразировать. Нельзя, положа руку на сердце, сказать, что он смотрит прямо на меня. Потому что нельзя быть уверенным, что нечто смотрит прямо на тебя, если у этого нечто зашиты глаза.

А они зашиты. Точняк. Поверх век наложены крест-накрест большие стежки черной ниткой. Но все равно так же точно то, что он меня видит. Мама говорит за нас обоих, когда чуть слышно ойкает.

– На здоровье, – произносит он этим своим голосом, голосом из моих кошмаров, словно ржавые гвозди жует.

– Мне не за что тебя благодарить, – выпаливаю я, и он склоняет голову набок.

Не спрашивайте меня, откуда я знаю, но я знаю, что он смотрит на мой нож. Без страха идет прямо к нам.

– Тогда, наверное, мне надо сказать тебе спасибо, – говорит он, и акцент проявляется. «Спасибо» звучит как «псиба», а «тогда» как «тада».

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. – Как ты сюда попал? Как ты прошел через дверь?

– А я все время здесь был, – отвечает он.

У него ярко-белые зубы. Рот не больше обычного человеческого. Как он умудряется оставлять такие гигантские отметины?

Теперь он улыбается, задрав подбородок. Двигается он нескладно, как большинство призраков. Словно конечности у них затекли или связки гниют. По-настоящему их не видишь, пока они не бросятся на тебя. Меня не обманешь.

– Это невозможно, – говорю. – Чары не пустили бы тебя.

И быть не может, чтобы я все время спал в одном доме с убийцей отца. Что он сидел этажом выше меня, наблюдая и слушая.

– Отгоняющие мертвых чары бесполезны, если мертвец уже внутри, – говорит он. – Я прихожу и ухожу когда хочу. Подбираю вещи, которые теряют глупые мальчишки. А потом сижу на чердаке, поедая кошек.

«Сижу на чердаке, поедая кошек». Внимательнее присматриваюсь к переплетающей его пальцы черной змее. Это Тибальтов хвост.

– Ты гад… ты сожрал моего кота! – ору я.

И спасибо тебе, Тибальт, за эту последнюю услугу, за вызванный бешенством прилив адреналина. Тишину внезапно наполняет стук. Анна слышит мой вопль и колотит в дверь, спрашивая, все ли со мной в порядке. Голова призрака резко разворачивается, как у змеи – неестественное, мерзкое движение.

Мама не понимает, что происходит. Она не предполагала, что Анна снаружи, поэтому начинает цепляться за меня, не зная, кого бояться больше.

– Кас, кто это? – спрашивает она. – Как мы отсюда выберемся?

– Спокойно, мам, – говорю я, – Не пугайся.

– Девочка, которую мы ждем, как раз за дверью, – говорит он и шаркает вперед.

Мы с мамой отступаем на ступеньку вниз.

Кладу руку на перила. Взмахиваю атамом и снова держу его на уровне глаз.

– Не приближайся к ней.

– За ней-то мы и пришли.

При движении он издает негромкий шелест, словно тело его лишь иллюзия и в пустой одежде никого нет.

– Мы ни за чем не пришли, – выпаливаю я. – Я пришел убить привидение. И собираюсь воспользоваться шансом.

Бросаюсь вперед, чувствуя, как мой клинок рассекает воздух, серебристый кончик задевает пуговицы у него на груди.

– Кас, нет! – кричит мама, пытаясь оттащить меня за руку.

Пора бы ей помолчать. Чем я, по ее мнению, все это время занимаюсь?! Выставляю замысловатые ловушки с применением пружин, фанеры и мышки в колесе? Это поединок. Так я это понимаю.