– Корень окопника. Для защиты дома. – Он оглядывается. Я прямо вижу, как в голове у него прокручивается контрольный список.
– А вообще что вы там наверху делали?
– Оттуда-то мы и будем производить связывание, – говорит он, кивая на второй этаж. – И это наша линия обороны. Мы собираемся запечатать верхний этаж целиком. Если все пойдет совсем плохо, перегруппируемся там. Он к нам и подобраться не сможет. – Он вздыхает. – Так что, думаю, начну-ка я пентаграммить окна.
Второй фронт гремит чем-то на кухне. Там мама, Кармель и Анна. Анна помогает маме разобраться с дровяной плитой, ведь надо сварить защитные зелья. Я также улавливаю аромат целительных отваров на розмарине и лаванде. Мама у меня из тех, кто считает «готовься к худшему и надейся на лучшее». Это ее задача как-то его сюда заманить, то есть кроме моей «бабочки-пчелы», конечно.
Не понимаю, почему думаю шифром. Все эти «бабочки-пчелы». Даже сам начинаю гадать, о чем это я. «Бабочка-пчела» – это обман. Это стратегия боксирования, прославленная Али[42]
. Заставь противника думать, что ты проигрываешь. Замани его туда, куда тебе надо. А затем вынеси.Так в чем же заключается моя «бабочка-пчела»? Убить Анну.
Полагаю, надо пойти сказать ей.
В кухне мама нарезает какие-то листья. На столе открытая банка с зеленой жидкостью, пахнет как смесь маринада и древесной коры. Анна помешивает горшок на плите. Кармель вьется возле двери в подвал.
– А что там внизу? – спрашивает она и открывает.
Анна напрягается и смотрит на меня. Что найдет Кармель внизу, если спустится туда? Ошалелые шаркающие трупы?
Скорее всего, нет. Похоже, их явление – отражение собственного Анниного чувства вины. Если Кармель на что-то и наткнется, то, вероятно, это будут какие-то мягкие холодные пятна да загадочно хлопнувшая дверь.
– Ничего такого, о чем стоит переживать, – говорю я, подходя к ней и закрывая дверь. – Наверху все идет отлично. А у вас тут как?
Кармель пожимает плечами:
– От меня толку не много. Это вроде готовки, а я готовить не умею. Но, по-моему, они прекрасно справляются. – Она морщит нос. – Только как-то медленно.
– Никогда не торопись при варке доброго зелья, – улыбается мама. – А то подействует криво. И от тебя очень большая польза, Кармель. Ты же кристаллы очистила.
Кармель улыбается ей, но бросает на меня значительный взгляд:
– Пойду-ка помогу Томасу с Морвраном.
Она уходит, и в ту же минуту я об этом жалею. Стоило остаться в кухне только мне, Анне и маме, как в ней сразу становится как-то душно. Есть вещи, которые необходимо сказать, но только не в мамином присутствии.
Анна откашливается:
– По-моему, схватывается, миссис Лоувуд. Я вам еще для чего-нибудь нужна?
Мама бросает взгляд на меня:
– Не прямо сейчас, милая. Спасибо тебе.
Пока мы идем через гостиную к прихожей, Анна выворачивает шею, пытаясь разглядеть, что происходит наверху.
– Ты не представляешь, как это странно, – говорит она. – У меня в доме люди, а мне не хочется разорвать их на мелкие кусочки.
– Но так же лучше, нет?
Она морщит носик:
– Ты… как там Кармель говорила? – Опускает глаза, потом снова смотрит на меня: – Жопа.
Я смеюсь:
– А ты врубаешься.
Выходим на крыльцо. Застегиваю куртку. Я ее так и не снял – в доме полвека не топили.
– Мне Кармель нравится, – говорит Анна. – А сначала не нравилась.
– Почему?
Она пожимает плечами:
– Я думала, она твоя девушка. – Улыбается. – Но это глупая причина не любить человека.
– Ну да. По-моему, Кармель с Томасом движутся встречно-пересекающимся курсом.
Мы прислоняемся к стене, и я чувствую гниль в досках у меня за спиной. Они ненадежны. Стоило мне прислониться – и уже такое ощущение, что это я их подпираю, а не наоборот.
Боль в голове становится все настойчивей. И начинается боль в боку, как у бегуна. Надо спросить, нет ли у кого анальгетика. Но это глупо. Если это мистическая боль, то хрена лекарства от нее помогут.
– Болит, да?
Она смотрит на меня озабоченно. Видимо, я не просек, что тру глаза.
– Все в порядке.
– Надо заманить его сюда, и побыстрее. – Она доходит до перил и возвращается. – Как ты собираешься заполучить его? Скажи мне.
– Собираюсь сделать то, чего ты всегда хотела, – говорю.
Через секунду до нее доходит. Если можно выглядеть одновременно уязвленным и благодарным, то лицо у нее именно такое.
– Не горячись так. Я собираюсь убить тебя совсем немножко. Это будет скорее ритуальное кровопролитие.
Она хмурится:
– А это сработает?
– Учитывая все эти дополнительные призывающие чары, созревающие на кухне, думаю, да. Он поплывет сюда по воздуху, как мультяшный пес на запах тележки с хот-догами.
– Это ослабит меня.
– Насколько?
– Не знаю.
Черт. По правде сказать, я и сам не знаю. Не хочу навредить ей. Но кровь – это ключ. Поток энергии, текущий по моему клинку фиг знает куда, должен привлечь его, подобно вою главного самца в волчьей стае. Закрываю глаза. Куча всего может пойти наперекосяк, но слишком поздно передумывать.
Боль между глаз заставляет часто моргать. Мешает сосредоточиться. Я даже не уверен, что буду в состоянии нанести удар, если подготовка затянется.
– Кассио. Я боюсь за тебя.
Хихикаю: