Анна в кроваво-алом

– Наверное, это мудро.

Крепко зажмуриваюсь. Это даже не колющая боль. Та была бы лучше, накатывала и отступала, чтобы я успевал прийти в себя между приступами. А эта постоянная и сводит с ума. Облегчения нет.

Щеки моей касается нечто прохладное. Мягкие пальцы проскальзывают в волосы у меня на висках, отодвигая их. Затем я чувствую, как она нежно-нежно проводит ими мне по губам. Открываю глаза и смотрю ей прямо в глаза. Затем закрываю обратно и целую ее.

Когда это кончается – а оно кончается не сразу, – мы прислоняемся к дому, упираясь друг в друга лбами. Мои ладони по-прежнему лежат у нее на пояснице. Она по-прежнему гладит мои виски.

– Вот уж не думала, что доведется, – шепчет она.

– Я тоже. Я думал, я тебя убью.

Анна ухмыляется. Она думает, ничего не изменилось. Она ошибается. Всё изменилось. Всё, с тех пор как я приехал в этот город. И теперь я знаю, что мне суждено было приехать сюда. В тот миг, когда я услышал ее историю – связь, которую я тогда ощутил, интерес, – все имело цель.

Я не боюсь. Несмотря на жгучую боль между глаз и знание, что за мной идет нечто, способное легко вырвать мне селезенку и лопнуть ее как водяной шарик, я не боюсь. Она со мной. Она моя цель, и мы спасем друг друга. Мы всех спасем. А потом я собираюсь убедить ее, что ей суждено остаться здесь. Со мной.

В доме брякает. Наверное, мама что-то уронила на кухне. Делов-то, но Анна подскакивает и отстраняется. Сгибаюсь набок и морщусь. По-моему, этот обеат начал выковыривать мне селезенку заранее. Кстати, а где у нас селезенка?

– Кас! – ахает Анна и бросается ко мне, чтобы я мог на нее опереться.

– Не уходи, – говорю.

– Я никуда и не ухожу.

– Никогда не уходи, – дразню я ее, и она делает такое лицо, словно раздумывает, не придушить ли меня.

Она снова целует меня, и я не отпускаю ее губы; она начинает извиваться, пытаясь одновременно засмеяться и остаться серьезной.

– Давай просто сосредоточимся на «сейчас».

Сосредотачиваюсь на «сейчас». Но то, что она снова меня поцеловала, занимает меня куда больше.

Приготовления закончены. Я лежу на спине на укрытом чехлом диване, прижимая ко лбу чуть теплую бутылку с минералкой. Глаза у меня закрыты. Этот мир в темноте гораздо лучше.

Морвран опробовал очередные то ли защитные, то ли отражающие чары, но они сработали далеко не так хорошо, как первые. Он бормотал заклинания и высекал искру кремнем, рассыпая прикольные фейерверки, затем помазал мне лицо и грудь чем-то черным и пепельным, пахло серой. Боль в боку уменьшилась и перестала взбираться выше по грудной клетке. Головная боль уменьшилась до умеренной пульсации, но все равно достает. Вид у Морврана обеспокоенный, он явно разочарован результатом. Он сказал, что сработало бы лучше, будь у него свежая куриная кровь. Мне, конечно, больно, но я рад, что у него не оказалось доступа к живым курам. Вот это было бы зрелище.

Я помню, как обеат говорил: мол, у меня мозг через уши вытечет. Надеюсь, это он не буквально.

Мама сидит на кушетке у моих ног и рассеянно гладит меня по голени. Ей по-прежнему хочется убежать. Все ее материнские инстинкты велят ей схватить меня в охапку и бежать. Но она не просто мама. Она моя мама. Поэтому она сидит тут, готовая сражаться со мной плечом к плечу.

– Мне жаль, что так вышло с твоим котом, – говорю я.

– Это был наш кот, – отвечает она. – Мне тоже жаль.

– Он пытался нас предупредить. Мне следовало прислушиваться к этой меховой заднице. – Опускаю бутылку с водой. – Мне правда жаль, мам. Я буду по нему скучать.

Она кивает.

– Я хочу, чтобы ты ушла наверх до того, как начнется, – говорю я.

Опять кивает. Она знает, что я не смогу сосредоточиться, если буду беспокоиться за нее.

– Почему ты мне не говорил? – спрашивает она. – Про то, что изучал его все эти годы? Что планировал пуститься по его следу?

– Я не хотел тебя волновать, – отвечаю. Ну и глупость. – Видишь, как хорошо все обернулось?

Она убирает мне волосы с лица. Терпеть не может, что они все время спадают мне на глаза. Она приглядывается ко мне, и на лице у нее проступает напряженная озабоченность.

– Что? – спрашиваю я.

– У тебя глаза желтые. – Кажется, она сейчас опять заплачет. Слышу, как в другой комнате ругается Морвран. – Это печень, – мягко говорит мама. – А может, и почки. Они не справляются.

Что ж, это объясняет ощущение разжижения в боку.

Мы в гостиной одни. Все остальные как бы расползлись по своим углам. Полагаю, каждый о чем-то думает, может, молится. Надеюсь, Томас и Кармель целуются в чулане. Глаз улавливает электрическую вспышку снаружи.

– Не поздновато ли для молний в такое время года? – спрашиваю я.

Морвран отзывается из кухонных дверей:

– Это не просто молния. По-моему, наш малыш накапливает энергию.

– Надо заняться призывающими чарами, – говорит мама.

– Пойду схожу за Томасом.

Сковыриваю себя с дивана и бесшумно поднимаюсь по лестнице. Наверху слышу доносящийся из старой гостиной голос Кармель.

– Не понимаю, что я здесь делаю, – говорит она. Тон испуганный, но и до некоторой степени ехидный.

– Что ты имеешь в виду? – отзывается Томас.