Annularis (СИ)

Просто ему хотелось хоть кому-то наконец рассказать об этом. Может быть, так проявило себя желание выговориться? Чувство детской обиды, задавленное в нём ещё в состоянии зародыша? Нужда поделиться с кем-то, кто мог бы… пожалеть?

Тики никогда не искал чужой жалости — в Семье никто не мог её дать. В Семье вообще показ каких-либо лишних эмоций было ненужным и пустым делом. Даже Роад, его племянница, дочь Шерила, пусть и была в детстве жизнерадостным и задорным ребёнком, быстро поняла, что быть бесстрастной и жестокой — выгоднее. Да и просто легче.

Но самому Тики не было от этого легче.

И не было рядом никого, с кем можно было бы поделиться этим.

Вдруг его обняли. Резко, порывисто, совершенно неожиданно, выбивая из лёгких воздух, а из головы — все мысли.

Аллен крепко прижимал его к себе, чуть ли не до боли сжимая в объятиях, и уткнулся подбородком в плечо.

— Это всё позади, Тики.

По телу горячей волной пронеслись мурашки — как будто Тики долго мерз на улице и только что зашел в тепло. И эта… попытка согреться, она была настолько же личной и сокровенной, насколько, пожалуй, необходимой ему.

— Я знаю, но это… порой бывает сложно, — тихо отозвался он.

Потому что только сейчас осознал, что действительно Тимоти был прав — он и правда мерз и был, как видно, с первого взгляда похож на ледник. А Аллен — он был горячий как печка. И он действительно согревал — своими взглядами, прикосновениями, лаской…

И тем ценнее были все эти жесты для Тики, потому что в окружении корабельного экипажа юноша продолжал оставаться насмешливым засранцем.

Парень обнял Уолкера в ответ, стараясь действовать как можно более аккуратно — чтобы не испугать и не оттолкнуть (он помнил слова Хевласки и старался каждую минуту себя сдерживать), но тот словно бы сам наслаждался его прикосновениями и нуждался в них, и это настолько шло вразрез с тем, как Тики представлял себе гаптофобию, что оставалось только теряться в догадках.

Микк помнил, как юноша постоянно рычал и шипел на Лави, когда тот порывался его обнять, и с девушками общался пусть и намного свободнее и вежливее, но всё равно как-то отстранённо, избегая прикосновений и близкой дистанции. По сути, Уолкер только детей и трогал: обнимал их, прижимал к себе, тёрся словно огромный кот, и целовал, тискал, как-то нежничал, отчего впечатление о нём складывалось больше как об очень тактильном человеке, чем о недотроге, ненавидящем касания.

Он боялся, напомнил себе Тики. Аллен боялся прикосновений, а не ненавидел их.

Они простояли так несколько минут, пока юноша сам не отстранился со смущённой неловкостью в движениях, и Микк позволил себе разочарованный выдох, до сих пор ощущая жар чужого тела как свой собственный.

Хотелось бы спросить что-нибудь. Узнать побольше. Разобраться.

Может быть, Аллен даже ответит.

Это было похоже на какую-то игру — они поочерёдно задавали вопросы, ответы на которые теребили старые раны, но делиться своими секретами было даже приятно. Потому что тот, кому ты раскрываешься, в душу не плюнет.

— Знаешь, если хочешь, то можешь забрать отсюда альбомы, — вдруг отвлёк Микка от размышлений Аллен. — Мне они не нужны, но ты… если хочешь, конечно.

— Но я не умею рисовать, — с виноватой улыбкой напомнил ему парень. Капитан мотнул головой.

— А это неважно, ты ведь хочешь чему-то научиться, — улыбнулся в ответ он, нарочито легкомысленно (по наблюдению Тики) пожимая плечами.

— Но почему именно альбомы? — это был какой-то слишком уж верный выстрел наугад. Тики никогда не показывал ничем, что хотел бы научиться рисовать. В лабораториях он изображал всякие колбы на планшете после того, как выполнит анатомические чертежи, и у него была очень цепкая на детали память, но это все.

— Ну… — Аллен прикусил губу тем самым жестом, при виде которого и хотелось поцеловать его. — Я спрашивал у Лави… Он сказал, ты брал баллончики с краской, чтобы сделать что-то со своей комнатой, — он упорно отводил глаза, как будто стесняясь этого своего интереса. — Вот я и подумал, что тебе может понравиться рисовать.

Тики заинтригованно приподнял бровь, чувствуя, как губы у него сами по себе расплываются в глупой улыбке.

Подумать только, Аллен Уолкер спрашивал про него.

Микк хитро прищурился, и юноша надулся, покрываясь пятнами румянца.

— Тогда, возможно, я тоже могу спросить что-нибудь про вас, капитан? — нарочито вежливо осведомился он, наблюдая, как его мальчик, стушевавшись, облизывает губы и втягивает голову в плечи словно в защитном жесте.

— К-конечно.

Тики склонил голову набок, не прекращая улыбаться и боясь, что не насмотрится на юношу никогда. Это чувство, охватившее его всего после слов Тимоти, не отпускало ни на секунду и было таким легким, что, казалось, если оттолкнуться от пола — можно взлететь к потолку.

Вопросов было много, и все они были серьезными и важными, но… тяжелыми. Это были вопросы, касающиеся прошлого Аллена — его самого, его родителей, его брата, его причастности к делам Ордена… Они не подходили сейчас — не тогда, когда хотелось узнать Уолкера, ощутить, понять.