Аномальная зона

Капитан вскочил, вышел на середину дороги, замахал руками, словно ветряная мельница:

– Сто-о-ой!

Шумно выдохнув, лесовоз встал.

Фролов, бросившись к нему, срываясь, не сразу взобрался на высокую подножку, распахнул дверцу кабины:

– Шеф! Довези!

Мускулистый водитель в пропитанной потом и машинным маслом футболке бесстрашно воззрился на дикого вида – небритого, одетого в изодранный в клочья полосатый арестантский костюм с номером на груди – мужика, ухмыльнулся снисходительно:

– Куда ж мне тебя везти, парень, в таком прикиде? До первого поста милиции?

– Ага! – счастливо кивнул, забираясь торопливо в тёплое нутро кабины, Фролов. – К ментам, к ним, родимым! Как увидишь первый гибэдэдэшный пост – сразу и тормози.

– Набегался, значит, – догадался шофёр. – И то верно! На зоне вашему брату, конечно, не сладко, а всё же крыша над головой, кормёжка трёхразовая… лучше, чем по тайге не жрамши блукать!

– Эт точно! – радостно согласился капитан. – Дави железку, поехали, тебе за меня, глядишь, и премию дадут!

Водитель покосился обидчиво:

– Я хоть и не блатной, но и ментам в помощники не нанимался. И беглых, как некоторые кержаки в здешних краях, за премии ловить да сдавать властям не буду…

– Да я не о том, парень, – успокоил его Фролов. – Я сам, слышь-ка, из милиции. Сотрудник уголовного розыска. Спецзадание выполнял. А премию тебе за содействие в раскрытии опасного преступления дадут…

– Да не надо мне ничего. Про тебя я тоже знать ничего не желаю – мент ты или, к примеру, зек беглый, – насупился шофёр и всю оставшуюся дорогу молчал.

О рабсиле милиционер вспомнил только тогда, когда возвращаться за ним было решительно поздно.

Глава пятнадцатая

1

Утром Богомолова, как, впрочем, и остальных обитателей лагеря, отчего-то не разбудили привычным сигналом побудки – ударами молотка о подвешенный на тросе к столбу обрезок стального рельса. Зеки в бараках проснулись по заведённому много лет назад распорядку, сидя на нарах, почёсывались, потягивались, тёрли грязными кулаками глаза и гадали лениво:

– Нарядчик, сука краснопузая, видать, проспал. Щас чека ему подъём с переворотом устроит, а потом и нас на развод пинками погонят…

– Не-е… То побег. Я помню, в семьдесят третьем годе также было… Небось опять кто-то рога заломил, вохра в розыск ушла, вывод на объект отменили, а нас по локалкам сидеть оставили, штоб под ногами не путались.

– Ага, дали б тебе чекисты на нарах чалиться, если бы побег. Они б через то озверели, в барак ворвались, прописали бы нам дубинала, а потом во двор повыгоняли и мордой в землю положили – до полной ликвидации побегушников.

– Точно, когда в восемьдесят шестом Тухлый с Криворотым сдёрнули, вохровцы нас прессовали по полной, пока этих фраеров не словили и вверх ногами на плацу не повесили.

– Не-е, эт Кучерявого с Гочей повесили. А Тухлого и Криворотого собаками затравили, порвали на куски – там и вешать-то нечего было…

Писатель, слушая эти страсти, о которых зеки вспоминали будничным тоном, как о само собой разумеющемся, холодел сердцем и томился неизвестностью, поглядывая в окно.

Прошло около часа, но в лагере оставалось тихо, только промаршировали по центральной дорожке, скрипя мелким гравием, несколько вохровцев с овчарками, дышащими шумно на туго натянутых поводках.

Зеков никто не трогал, на работу не гнал, но и завтрак почему-то не подвезли. А ближе к полудню вдруг ожил, хрипло прокашлялся репродуктор на высоченном столбе посреди плаца жилзоны, вспугнул угнездившихся там воробьёв и заиграл траурную, с души выворачивающую мелодию.

– Видать, кто-то из начальства хвоста нарезал, – догадался один из соседей Богомолова по бараку.

– Ну, теперь точно жрать не дадут, – заметил в сердцах другой. – У них завсегда так. Ежели кто из важных персон копыта отбросит или в правительстве катаклизма какая-нибудь, первейшее дело – хавки нам не давать.

Кто именно умер, писатель узнал очень скоро, гораздо раньше других заключённых.

Скрежетнул замок, дверь барака распахнулась с пронзительным визгом, и на порог ступил Ку-клуц-клан. Вглядываясь в полумрак плохо освещённого помещения и кривясь от тяжёлого духа не вынесенной с подъёма параши у входа, подполковник позвал:

– Э-415! На выход!

– Гоголь, слышь! Тебя гражданин начальник кличет! – продублировали команду с нар.

Богомолов, суетливо подхватив кепку и полосатую фуфайку, метнулся к проходу:

– Здесь я, гражданин подполковник!

– За мной, – кивнул ему тот угрюмо и вышел, пропустив зека вперёд.

Сопровождавший его вохровец опять запер на замок дверь барака.

Вприпрыжку, стараясь не отстать и не решаясь нахлобучить на голову кепку вблизи столь высокой персоны, писатель поспешал следом за шагавшим широко с нелюдимым выражением лица замполитом. Тот привёл Ивана Михайловича в клуб, пригласил в свой кабинет и, усадив за приставной столик, подвинул ближе к литератору чернильницу, ручку и тощую стопку жёлтой писчей бумаги:

– Будем некролог сочинять.

– Кому, позвольте поинтересоваться? – с готовностью схватив бумагу и ручку, преданно глянул ему в глаза Богомолов.