Аноним

Ловя взглядом точёное ушко Луи де Перуа и белую, такую стремительную линию шеи, мужчина считал удары сердца, чтобы хоть как-то удерживать себя в адекватном состоянии. Сосед по скамье, полный немолодой месье, и его супруга уже некоторое время подозрительно косились на него, но тому было плевать. Что значат такие мелочи по сравнению с невероятным блаженством и удовлетворением, что сулило общество скованного по рукам и ногам юного ангела во плоти?

Он задумался настолько, что успел пропустить окончание проповеди, и лишь неприязненное: «Не могли бы вы нас пропустить, месье?» — заставило его очнуться от своих сладостных мыслей. Тут же вскочив, Жаккард начал голодно рыскать взглядом по суетливой, гомонящей толпе, обмирая от леденящего страха упустить свою жертву. И, теряя последнюю надежду с весёлой толпой послушников, спешащих выйти из собора, вдруг ощутил мягкое похлопывание по плечу сзади:

— Месье? Месье Жак? Как же я рад вас видеть! Я боялся, что вы больше не посетите это место, и мне не с кем будет поговорить о… — юноша будто слегка смутился, — обо всём. Возможно, это прозвучит глупо, но я скучал по вашему обществу.

Что он делал, о, что делал этот юный стервец! Он и предположить не мог, какое взрывное действие производили на Жаккарда эти смущённые, чуть неловкие слова. Всё сильнее алеющий румянец заливал нежную кожу скул, кончики небольших ушей уже были ярко-пунцовые, и Луи то и дело прятал взгляд под тёмными, густыми ресницами и покусывал губы, заставляя месье Русто нервно, несыто сглатывать. Едва дождавшись, когда из собора выйдет последний человек, мужчина повёл своего спутника к дальнему ряду лавок около кабинок, где ранним утром каялись в своих грехах все желающие.

Присев, они завели вполне светскую беседу, и юноша не преминул высказаться полно и долго о своих мыслях после проповеди отца-настоятеля.

— Вы знаете, месье Жак… Такому молодому и неопытному в жизненных делах человеку, как я, тяжело понять, что значит «отказаться от мирского во имя духовного, отказаться от телесного на благо духа». Каждое утро тело моё горит огнём, заставляя предаваться совсем не смиренным мыслям, и я ничего не могу поделать с этим — это будто выше меня, — Луи пугливо, но всё же чуть придвинулся к нему, подаваясь ближе всем телом и заглядывая в глаза своими, затуманенными и просящими. Его голос почти сходил на шёпот, он волновал, и месье Русто сжимал и разжимал кулаки на своих коленях, перебарывая необузданное желание схватить Луи прямо сейчас. Но нет… Ещё немного времени, пока все уйдут внутрь хозяйственных помещений для трапезы. Иначе их могут услышать.

— О чём именно ты говоришь, мой мальчик? — наконец, разлепил он сухие губы, не рискуя смотреть слишком долго в эти манящие дурманом глаза. — Расскажи мне больше, возможно, я сумею помочь.

— Простите, но, — Луи зашептал, наклоняясь ближе, — именно вы причина моих метаний. В тот раз, когда вы прикоснулись ко мне, с моим телом будто случилось что-то. Я испугался и оттолкнул вас тогда, но… Никогда прежде я не чувствовал себя так… странно, — закончил тот и вдруг, чуть раздвинув колени и откинув верхнюю полу рясы, оставив лишь тонкую ткань подрясника, провёл рукой по паху, очерчивая своё возбуждение, вздрагивая от движения своей же руки и испуская еле слышный стон. — Что со мной, месье Жак? Я болен? Одержим?

Жаккард Русто замер на мгновение, не веря своим глазам. Перед взором всё поплыло, заволоклось разноцветной дымчатой пеленой. В висках застучало слишком громко, выбивая из головы последние остатки здравого смысла. Возбуждение накатило столь быстро и сильно, что причиняло болезненные ощущения, и мужчина вдруг ярко осознал: он схватит его. Схватит прямо сейчас и сделает своим. Прямо под сводом собора, Господня дома, пред Его очами, с молчаливого, безропотного разрешения…

Рука сама потянулась к Луи и сомкнулась на его паху. Тот лишь придвинулся ещё ближе, ощутимо дрожа, и подался навстречу прикосновению, закрывая глаза и запрокидывая голову.

Ощущение действительности толчком покинуло месье Русто, и он, словно скидывая овечью шкуру и голодным волком хватая ближайшую овцу из стада, с рыком приник к белой, нежной шее, жадно впиваясь в неё и превращаясь в совершенного безумца от желанного солоноватого вкуса на губах. Луи громко и резко вскрикнул, заваливаясь на лавку под весом неожиданно тяжёлого тела. Где-то негромко хлопнула дверь, но сорвавшийся Жаккард Русто не обратил на этот звук ни малейшего внимания. Ледяные объятия жилистых сильных рук сковали хрупкого Луи, не позволяя пошевелиться, пока Русто покрывал шею, ключицы, побелевшее испуганное лицо с широко распахнутыми глазами мокрыми, розоватыми от сукровицы поцелуями.