Аноним

— Они требуют, потому что голодны. А Франция погрязла в долгах. Зерновые не уродились, король отправляет огромные казённые средства, поддерживая войну в Америке, чтобы прослыть самой богатой и влиятельной державой в Европе. Налоги подскочили, и это неудивительно, что народ повалил на улицы. Королева заперлась в своём горе в Малом Трианоне, растрачивая казну на новые платья и туфли, и всё это в то время, как страна катится в бездну. Посмотри на их лица, Фрэнк, — произнесла баронесса, наклоняясь к самому его уху. — Посмотри, сколько в них злобы и отчаяния. У некоторых от голода и болезней умерли дети. Другие из них сами истощены до крайности. Они приближаются к конечной стадии ненависти, и подумай теперь, мой хороший, ты ведь умный и сообразительный мальчик, что будет, если эта толпа заполонит улицы? Доберётся до Версаля? Достигнет наших спокойных пригородов?

Слегка шипящие, режущие воздух слова, произносимые баронессой, больно отдавались внутри тела Фрэнка. По спине прошёлся холодок и на мгновение стало очень жутко от смутной представившейся картины… Он давно не был в Париже, он ничего не знал! Почему? Почему?!

— Я не понимаю… — начал было он, но мадам Шарлотта его перебила:

— Не понимаешь, почему Джерард не рассказывал тебе? Он панически беспокоится за твоё благополучие и доброе здравие, мальчик. Он слишком, чрезмерно тобою дорожит, и от этого, на мой взгляд, допускает некоторые промахи. Не мне его судить, он потрясающий человек, но с тобой как будто теряется и перестаёт быть на себя похожим. Подумай над этим. Уже совсем скоро ты должен будешь позаботиться о нём, а не наоборот.

Они практически подошли к дверям, ещё немного, и их широко распахнутые створки остались позади, а холл Театра встречал своим богатым убранством. Кто-то осуждающе смотрел на баронессу, кто-то зло шептался, недвусмысленной понимающей улыбкой провожая её гордо натянутую спину. Шарлотте фон Трир было плевать на них всех: на завистников, на злословцев, на сплетников и прочих болезных от безделья. Она уже давно всем доказала, что не была беззубой и могла за себя постоять. Никто не осмелится в открытую сказать гадость о ней, состояние её покойного мужа было велико, умело приумноженное и после его кончины. А перешёптываются пусть сколь угодно — такой неприкрытый интерес даже льстил.

Опера трепетала. Сама атмосфера вокруг, кажется, являлась кровеносной системой, разносившей по всем лестницам, шикарным залам, фойе и местам для отдыха и бесед толчки эмоций, ожиданий и восторгов. Там, в глубине, за многочисленными поворотами коридоров, глядящих на людей глазами задрапированных тяжёлыми тканями дверных проёмов, билось оно — сердце этого места. Большая королевская сцена.

Фрэнк, сопровождаемый своими спутниками, уже вошёл в ложу бельэтажа на третьем этаже. Подойдя к самому краю балкона, обитого сверху мягким бархатом, он смотрел оттуда на людей, которые виделись с высоты как единая, подчинённая ритмичному пульсу, масса.

Сцена! Таинственная, ещё сокрытая расшитым золотом занавесом, защищённая полукруглой оркестровой ямой, — именно она была сердцем Театра. Музыканты внизу разыгрывались, создавая некую сумбурную какофонию из отрывков своих партий, будто норовили сбить это сердце с должного единого ровного ритма. Но, несмотря на это, он был во всём: в лёгком, медленном колыхании занавеса, в плавных, синхронных движениях рук скрипачей и виолончелистов… Фрэнку казалось, что даже дамы в партере обмахивались веерами согласно заданной пульсации.

Ощущая всё это внутри себя, откликаясь на пронизывающий ритм всем существом, Фрэнк улыбался своим мыслям. Стоять тут и с высоты оглядывать высшее общество, чувствовать ритм биения сцены, улавливать обонянием тонкий аромат духов баронессы, а плечом — тепло от соприкосновения его и Люциана, стоящего рядом и смотревшего на всё с таким же восхищением — каждая из этих деталей делала его безмерно счастливым. Он был очарован волшебством Королевского Театра и своими радостными, предвкушающими эмоциями настолько, что чувствовал эфемерные, расправляющиеся за спиной крылья. И основной, но тайной причиной тому была фраза мадам Шарлотты: «Он дорожит тобой безмерно».

«Я не просто его ученик. Нет, тут явно скрывается что-то большее. Пусть будет так, Господи, пусть ему не будет всё равно. Я всё стерплю от него: гнев, раздражение, занятость, но только не безразличие. Только оно убивает, заставляя чувствовать себя никчёмным, просто выгодным вложением его времени, денег и способностей к наставничеству. Не хочу быть просто удачно пришедшейся к месту и времени вещью… Мне страшно, страшно от нависшей над страной напряжённой неизвестности. Он обязательно окажется в самом пекле всех событий, Джерард… Он как азартный игрок, идущий на риск, очертя голову. Господи, убереги его. Сохрани для меня, а если не для меня, то… Просто, пригляди за ним, Господи…»