Я перестаю дышать, потому что дверь моей ванной открывается, и он заходит внутрь. Внезапно комната уменьшается раз в 10, и кажется слишком маленькой для двух человек, пар душит меня, как тяжёлое одеяло. Я застываю, проклиная себя за то, что забыл закрыть эту чёртову дверь. Кажется, что проходит час, но на самом деле несколько секунд, пока я стою под душем и слушаю, как Джерард отливает, и это самая длинная струя, которую я когда-либо слышал.
– Ты ссышь, как грёбаная лошадь, – бормочу я тихо, но мой голос эхом отталкивается от кафельных стен.
– Заткнись, Фрэнки, – отвечает он в полголоса, а затем удовлетворённо вздыхает. – Боже, как же хорошо. Теперь перейдём к более важным вопросам. Таким, как одежда и аспирин. Где они?
Я прекрасно понимаю, что мы оба полностью обнажённые, и друг от друга нас отделяет только единственная занавеска для душа.
– Аспирин в шкафчике над раковиной, – выдавливаю я, дыша глубоко и очень быстро.
Когда мне было десять или одиннадцать, я слёг с тяжёлым бронхитом или похожим на него дерьмом. Врачи назначили мне ингалятор, которым я должен был пользоваться в течение трёх месяцев, потому что решили, что у меня астма. Все дети называли меня "Ингалятор-бой", а я аплодировал им за их грёбаную креативность. В конце концов, врачи поняли, что мне нужен не ингалятор, а антибиотики. Грёбаные идиоты разрешили мне ими больше не пользоваться.
Этот ингалятор, наверное, ещё валяется где-то дома. Думаю, он бы мне сейчас не помешал.
Я слышу, как таблетка высыпается из баночки, а затем как льётся вода из-под крана раковины.
– Огромное спасибо. И где моя одежда? – спрашивает он, как только проглатывает аспирин и убирает баночку на место.
Я занят изучением своего вытянутого силуэта, который откидывает моё тело на душевую занавеску. А затем я понимаю, что это значит, что Джерард тоже его видит, и меня накрывает полноценная паническая атака. Мои руки сжимают бутылочку с шампунем, после чего роняют её, а затем я случайно смахиваю ещё три бутылочки с чем-то, и они тоже летят на пол.
– Ты в порядке? – спрашивает он, делая шаг в сторону душа.
– В порядке, – с трудом отвечаю я, ставя бутылочки на место. – Эм... я выбросил твою одежду.
Джерард молчит, что выглядит немного странно. А затем спокойно произносит:
– Если ты действительно хотел увидеть меня голым, что плохо, Фрэнки… – и откидывает занавеску.
Моё сердце останавливается.
Я чувствую себя так, будто больше не являюсь собой. Я не я, пока Джерард легко смотрит на меня, блуждая взглядом вверх и вниз по моему телу, выглядя абсолютно спокойным. Я не я, пока горячая вода падает на мои плечи и спину. Я не я, пока тоже откровенно пялюсь на его голое тело.
– Чёрт... Фрэнки... – шепчет он себе под нос. Он поднимает глаза, и в них будто тлеет огонь.
А затем, я снова я. И я огорчён. Это всё предполагалось как шутка, я уверен в этом. Но я чувствую что угодно, но только не желание рассмеяться, когда он протягивает руки и кладёт их на мою мокрую грудь.
Он криво усмехается, и я чувствую себя так, словно гора наконец-то сваливается с моих плеч.
– Это ирокез? – спрашивает он, изумлённо указывая на мою голову.
Моё лицо приобретает новый оттенок красного, когда я вспоминаю ирокез, который сделал из намыленных волос. Боже, Фрэнк, ты настоящий тупица, знаешь это?
– Сделай мне такой же, – просит он тихо, шагая ко мне под струи душа. Я совершенно неподвижен, мои глаза расширяются, пока он подходит ко мне ближе. И всё, о чём я могу думать, когда он проводит рукой по моим волосам, так это о том, что я словно падаю...
***
Странно, что между нами ничего не произошло? Я не знаю, что думать. Не уверен, но я чувствую больше, чем просто признательность.
Он не пытался поцеловать меня в душе. Не пытался сделать какие-либо саркастические замечания или сексуальные подколы. В смысле, я просто делал ему грёбаный мыльный ирокез. И это было очень трудно, потому что его волосы чертовски длинные. Но мне это удалось, и затем мы по-настоящему смеялись и говорили друг другу о том, как смешно выглядим. Просто смеялись. И на этом всё. Он вымыл волосы. Выключил воду и бросил мне полотенце.
Я хотел чертовски крепко обнять его, потому что это было бы просто... нормально. В самом деле, абсолютно естественно. Но за те минуты, что мы простояли под струёй воды, которая постепенно стала чуть тёплой и заставила пальцы наших рук и ног сморщиться, я почувствовал, что у меня есть не только бойфренд, но и лучший друг. И это значило для меня гораздо больше, чем мыльный ирокез или поцелуй.
Мы стоим перед затуманенным зеркалом, полотенца обёрнуты вокруг наших бёдер, и на лицах всё ещё сияют улыбки. Он поворачивается ко мне и целует. На вкус этот поцелуй гораздо приятнее, чем поцелуй с пьяным Джерардом. В действительности это вообще не Джерард, это мой Джи. И его поцелуй сладкий и мягкий. Потрясающий.
– Мне так чертовски жаль, – выдыхает он в мои губы.