Читаем Anorex-a-Gogo (СИ) полностью

Джерард вытирает кровь Оуэна об свои и без того окровавленные джинсы, и затем берёт меня за руку. У меня появляется странное чувство, как будто это договор, подкреплённый кровью: нас связывает моя кровь и кровь Оуэна. Слишком много моей крови было пролито в течение моего детства. Но сейчас это заканчивается.



И пока мы спускаемся по лестнице, трудно сказать, что я чувствую. Не сожаление. Не думаю, что я сожалею о том, что Джерард побил Оуэна, нет никого, кто заслуживал бы этого больше.



Но я понимаю, что боюсь. Боюсь Оуэна. Боюсь оставлять всё это. Боюсь Джерарда. Я никогда не видел эту его сторону, яростную, смертоносную сторону, которая могла бы причинить так много вреда. В первый раз я вижу Джерарда, кого-то убивающего и не чувствующего никакой жалости.



Странно быть с кем-то настолько мощным. Его мрачное и жестокое настроение пугает, но также приносит и комфорт. Я знаю, что защищён. И я никогда не позволю Оуэну снова меня трахнуть.



Одна дверь закрывается...

Это чувство освобождения, появляющееся, когда вы выходите. Если вы когда-нибудь слышали фразу: "Когда одна дверь закрывается, открывается другая"... это не всегда верно. На самом деле нет.



Джерард и я выходим из входной двери. Она закрывается. Но никакой другой двери волшебным образом перед нами не появляется и не открывается, чтобы мы могли через неё пройти. Ладно, может это символическая вещь. Но я чувствую это совсем не так. Одна дверь закрывается, а затем вы просто оказываетесь на улице.



И тогда вы свободны.



Я чувствую себя так, будто танцую, когда хрустящий декабрь кусает меня за щёки. Я, наконец, свободен. Оуэн больше никогда не причинит мне боль. Я, наконец, снаружи. Вне своего дома. Вне своей головы. Вне своего мира.



Почти.



Но Джерард всё ещё злится. Я могу сказать это по его губам, сжатым в тонкую прямую линию. По его тёмным в ночи глазам. По его жёстким движениям и по тому, как он держит меня за руку.



Я останавливаюсь, и он замечает это почти сразу. Почти. Он немного проходит дальше, а затем дёргается назад, потому что я не двигаюсь.



Так что мы стоим на заснеженной дороге. Он выглядит разочарованным и немного нетерпеливым, я смотрю в его глаза. Как я могу поблагодарить его? Как я могу на самом деле заставить его понять, как же я благодарен ему за всё, что он сделал для меня этим вечером? За всё, что он когда-либо делал для меня?



Подождите. Почему его взгляд такой пронзительный? Почему он выглядит так, будто сейчас сломается? Почему он отходит от меня, и моя рука безвольно выскальзывает из его?



– Прости меня, – шепчет Джерард.



Мне требуется время, чтобы осознать свой собственный голос.



– За что?



– Я никогда не хотел, чтобы ты это увидел. Чтобы ты увидел такого меня. – Он протягивает здоровую руку, как будто собирается коснуться моего лица, затем вздрагивает и опускает её обратно. – Ты боишься Оуэна. Ты боишься того, что он с тобой делал. Ты боишься доверять людям. – Тут у него вырывается что-то похожее на всхлип, но слёзы ещё не выкатываются из его глаз. – Но я никогда не хотел, чтобы ты боялся меня.



Я вспоминаю огонь в его глазах, когда он смотрел на Оуэна. Чистая ненависть, с которой он ударил его. Всепоглощающая злость, с которой он ставил ногу на грудь Оуэна, бил его в лицо.



Да, это было страшно. И да, я увидел сторону Джерарда, которую никогда прежде не замечал. Но боюсь ли я его? Нет. Может быть, это благоговение. Абсолютно точно, благодарность. Страх - нет.



– Я не боюсь тебя, – отвечаю я.



Он просто смотрит на меня, как будто очень сильно хочет мне верить. Пожёвывает свою губу, размышляя, вру ли я, чтобы заставить его почувствовать себя лучше, или просто действительно его не боюсь.



– Серьёзно. Я не боюсь тебя, Джи.



Это последнее слово, этот последний слог, кажется, что-то в нём ломают. Он делает большой шаг ко мне и прижимает меня к себе, утыкаясь лицом мне в шею. Он дышит на мою кожу, заставляя мурашки бежать по рукам. Он держит меня так крепко, что я почти не могу дышать. Почти. Но я делаю глубокий вдох, расслабляясь в кольце его рук.



Может быть, это и есть вторая открывающаяся дверь. Дверь доверия. Этой ночью лилась правда. Джерард и я, мы доверяем друг другу. Наши секреты. Наши слёзы. Воздух холодный и морозный, но в его руках, обёрнутых вокруг меня, мне тепло, и я доверяю ему, а он доверяет мне, и я верю, что он на самом деле не жестокий человек.



Он целует меня влажно и неряшливо. Это счастливый поцелуй. Поцелуй свободы. Поцелуй в снегу. Поцелуй доверия. Хотя, что наиболее важно, это просто поцелуй двух мальчиков, которые, наконец, выяснили, что значит быть влюблёнными.



***


Сейчас 10 вечера, я и Джерард вернулись в отделение неотложной помощи. На этот раз он изучает плакаты, а я держу его за руку. Мы оба смотрим на рентгеновские снимки его правой руки, которые лежат на столе.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Наводнение
Наводнение

Роман «Наводнение» – остросюжетное повествование, действие которого разворачивается в Эль-Параисо, маленьком латиноамериканском государстве. В этой стране живет главный герой романа – Луис Каррера, живет мирно и счастливо, пока вдруг его не начинают преследовать совершенно неизвестные ему люди. Луис поневоле вступает в борьбу с ними и с ужасом узнает, что они – профессиональные преступники, «кокаиновые гангстеры», по ошибке принявшие его за своего конкурента…Герои произведения не согласны принять мир, в котором главной формой отношений между людьми является насилие. Они стоят на позициях действенного гуманизма, пытаются найти свой путь в этом мире.

Alison Skaling , Евгений Замятин , Сергей Александрович Высоцкий , Сергей Высоцкий , Сергей Хелемендик , Элина Скорынина

Фантастика / Приключения / Детективы / Драматургия / Современная проза / Прочие приключения
Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия