Anorex-a-Gogo (СИ)

Дело в том, что я не думал. Да я даже не понял, что был тем, кто сказал это. Даже не понял, что слова вылетели из моего рта. Чёрт, я даже не знаю, что означают эти слова.

Я чуть не падаю, когда кто-то натыкается на меня сзади, но парень просто оборачивает руки вокруг моей талии и тянет меня назад, так что я не могу больше бежать, даже если попытаюсь. Джерард очень тяжело дышит, не привыкший бегать так быстро, и, безусловно, сказываются несколько лет курения. Он задыхается, крепко обхватывая меня сзади.

– Боже, какого чёрта ты убегал? – кричит он, глубоко вдыхая через нос.

Я пытаюсь вырваться, но для такого худого парня у него чертовски сильные руки. Затем я чувствую это ужасное позорное чувство, поднимающееся вверх, как будто пузырь в моей груди лопнул, чувство, жгущее кожу на моём лице. Следующее, что я понимаю, - я задыхаюсь, а он расплывается перед моими глазами, текут слёзы. И они не просто вытекают, нет, они наводнением стекают по моим щекам. Я ловлю себя на том, что утыкаюсь лицом в его куртку и рыдаю, пока мои глаза не высыхают. Джерард выглядит так, будто он не имеет понятия, что ему делать, и я не могу его винить. Я грёбаный сумасшедший, вот и всё.

– Тсс, тсс, успокойся, – шепчет он, опёршись подбородком о верхнюю часть моей головы. Одной рукой он крепко прижимает меня к себе, другой успокаивающе гладит по затылку. – Фрэнки, всё в порядке. Всё в порядке.

Джерард мягко отцепляет мои руки от своей куртки, и сжимает их в своих собственных. Затем, он вытирает моё лицо большим пальцем, и целует в лоб.

– Я всегда знал, что ты убежишь, – смеётся он тихо, – но я думал, что это произойдёт потому, что я скажу это первым. Ты такой храбрый, – шепчет он. – Я пытался найти способ сказать тебе это в машине, но не мог. Я хотел перестраховаться, боялся напугать тебя. – Он улыбается, прикусывая губу. – Предполагаю, я в любом случае тебя напугал.

– Прости, – быстро отвечаю я. – Я не хотел просто... я не хотел просто ляпнуть это. Прости. Прости. – Я думаю, что это всё, что я могу ему сказать. Я извиняюсь за то, что гублю такой момент.

– Что, хочешь взять слова обратно?

– Нет! – практически кричу я, затем понижая свой голос. – Нет, нет, я не хочу.

– Ты уверен?

– Да.

Джерард мягко целует меня в губы. А потом его рот оказывается около моего уха, и едва шевеля губами, он шепчет:

– Я люблю тебя.

Моё сердце сжимается, а затем становится таким огромным, что я уверен, что оно сейчас выскочит, окропляя мои внутренности кровавой любовью. Я обнаруживаю, что мои губы невольно растягиваются в самой широкой улыбке, которой я когда-либо улыбался. Я чувствую, будто кричу, пока мой голос не становится хриплым, а горло не разрывается в клочья. Я чувствую, будто танцую, хоть я и недотёпа, и, вероятно, просто спотыкаюсь о собственные ноги.

Я просто открываю рот, чтобы ответить. Но выходит совсем не то, что предназначалось.

Он снова шепчет:

– Я люблю тебя.

И я слышу свой ответный шёпот:

– Я боюсь.

***

В офисе моей матери, как в грёбаном ледниковом периоде. Так было всегда, ещё с того времени, как я был ребёнком. Так что даже когда Джерард отъезжает, а я захожу в офис, по-прежнему кажется, будто я на улице. У них круглый год работают кондиционеры. Неудивительно, что все пациенты здесь психи.

Мои зубы стучат, пока я поднимаюсь в лифте на шестой этаж, где находится офис моей мамы. Я такой чертовски счастливый, что подпрыгиваю на пятках весь путь вверх. Когда лифт звенит и двери раздвигаются, я выхожу и иду по коридору к двери с золотой табличкой:

Доктор Линда Айеро.

Я вхожу, и меня с улыбкой приветствует секретарша, потому что мы знаем друг друга с тех пор, как мне исполнилось три. Раньше я часто приезжал на работу вместе с мамой, и её секретарша Ким всегда рассказывала мне истории, не давая заскучать.

– Привет, Кимми, – говорю я, широко ей улыбаясь. – Мама там?

– У неё сейчас пациент, Фрэнки, но ты можешь остаться здесь и подождать, если хочешь, – отвечает Кимми.

Но я уже подхожу к двери кабинета. Я слышу, как она разговаривает с пациентом, спрашивая у него, почему он думает, от него ушла жена. Когда я открываю дверь и проскальзываю внутрь, она кидает на меня убийственный взгляд, мол, как и почему я её прерываю, и что я такого натворил. Я просто усмехаюсь и сажусь на диван, где пациент не может меня увидеть.

Мама продолжает свой сеанс, записывая что-то в блокнот, в то время как бедный парень рассказывает практически всю историю своей жизни. Но она продолжает на меня поглядывать, анализируя мои нервные движения и улыбку, которая, кажется, никогда не сойдёт с моих губ.

Парень, наконец, уходит, продолжая рыдать о своей жене, и я выхожу в ту часть офиса, где она принимает пациентов. Я ложусь на кожаный диван, который так и говорит: "Пожалуйста, расслабляйся. Легче решать проблемы, когда ты чувствуешь себя комфортно". Она остаётся сидеть в своём кресле, по-прежнему держа блокнот на коленях.

– Фрэнки, что ты здесь делаешь? – спрашивает она, глядя на свои часы. Она говорит мне, что у меня есть ещё пятнадцать минут до её следующего сеанса.