Анти-Ахматова

Чувствовалось, что она значительна истраченной на нее любовью и поклонением великого человека. Это ощущали все.

Василий КАТАНЯН. Прикосновение к идолам. Стр. 65

Ахматова шиковала на фальшивые купюры. Она взяла Лилин прием и приспособила к своим скудным средствам.

«Лиля всегда любила «самого главного»: (Маяковского), Пунина, пока он был «самым главным», Краснощекова, Агранова, Примакова <…>. Такова была ее система».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 353

За неимением «главных» — они ей что-то не давались — Ахматова брала дело в свои руки, и сама делала самыми главными тех, с кем сводила ее судьба: Гумилева (главнее Блока), Шилейко, Берлина. Или — все так же шулерски — брала действительно главного и притягивала его к себе (посмертно, конечно, когда он ничего не мог сделать).

Речь пойдет о Борисе Пастернаке.

«Он мне делал предложение трижды, — спокойно и нежданно продолжала Анна Андреевна. — Но мне-то он нисколько не был нужен. С особой настойчивостью, когда вернулся из-за границы после антифашистского съезда».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 429

Это вранье, хотя бы потому, что Пастернак любил другую. Влюблен был пусть не в самую лучшую женщину, с точки зрения Ахматовой и всех, кого также мы сочтем вправе судить Пастернака в этом деле. Был влюблен уж несколько лет, отбил ее у другого выдающегося мужа, женился, любовного пыла не растратил и как раз перед этим антифашистским съездом пережил сильнейшую семейную, вернее, мужскую драму. У его супруги Зинаиды Николаевны был в ранней юности, до революции, пикантный эпизод — связь с кузеном (можно посмотреть в «Докторе Живаго», как неодобрительно относился Борис Леонидович к таким делам).

В 1934 году мы отправились в Ленинград на пленум грузинских писателей. Поселили нас в «Северной» (ныне «Октябрьская»). Это был сплошной праздник для Бориса Леонидовича. Его подымали на небывалую высоту как поэта и переводчика. Как-то я сказала Н. А. Табидзе: «Как странно, что судьба забросила меня в ту самую гостиницу, куда я, пятнадцатилетняя девочка, приходила в институтском платье, под вуалью на свидания с Н. Милитинским». Никогда не думала, что она передаст этот разговор Борису Леонидовичу. С ним я была осторожна и бдительна в отношении моего прошлого, так как с первых дней нашего романа почувствовала непримиримую враждебность и ревность к Н. Милитинскому. Анна Евгеньевна Пунина писала письма с пафосным надрывом, под Ахматову, Зинаида Николаевна Пастернак в литературном отношении действительно была проста святой простотой, но вчитаемся в факты.

<…> По приезде в Москву он заболел нервным расстройством — перестал спать, нормально жить, часто плакал и говорил о смерти. Я его начала лечить у доктора Огородова, но ничего не помогало. Я не могла понять, как человек может так мучиться из-за моего прошлого.

Зинаида ПАСТЕРНАК. Воспоминания. Стр. 280–281

Вот тут и случился антифашистский съезд. Пастернак по нездоровью отказывался ехать, звонил Поскребышеву, не помогло ничего — Пастернак был «самым главным». Ахматовой, естественно, нисколько не нужным.

Пастернак писал из Парижа письма жене — по двадцать страниц.

«Дорогая моя, Ляля моя, жизнь моя.