В VI в. в Европе уже почти не осталось людей, которые могли бы читать и писать по-гречески, а ведь это был язык величайших мыслителей Античности. Латынь тоже сильно изменилась под влиянием варварских языков. В этот период начали складываться первые основы французского, испанского и итальянского языков, тесно связанных с латынью и поэтому называющихся романскими. Но латынь, огрубевшая и упрощенная, все же оставалась в Средние века языком философии, теологии и образования. Боэций задумал перевести на латинский язык и тем самым сделать более доступными сочинения Платона и Аристотеля, дать к ним комментарии. Ему удалось перевести только логические сочинения Аристотеля. Эти переводы и комментарии к ним Боэция и составили корпус «старой логики», из которой выросла средневековая схоластическая философия.
Казалось, Теодорих был весьма доволен своим министром. В 522 г. король представил Боэцию высшее свидетельство своей благосклонности: оба сына философа, еще не достигшие совершеннолетия, были избраны консулами. Люди на улицах Равенны забрасывали колесницу Боэция цветами. Однако внезапно (после получения Теодорихом анонимных писем) отношение короля к Боэцию резко изменилось. Он не стал выяснять, правда ли то, что сообщали анонимы, и обвинил Боэция в государственной измене. Среди особо тяжких грехов обвиняемого назывались занятия философией и «любовь к мудрости». Боэций был сослан в далекую Павию, а затем заточен в темницу неподалеку от нее.
Боэций знал, что его ждет смерть. Однако и перед лицом смерти он не стал обращаться к Христу – царю небесному, ни к Теодориху – королю земному. Подобно римским стоикам, он искал опору в мудрости. Боэций нашел силы достойно принять свой жребий, закалив дух в беседах с госпожой Философией, о чем он и поведал в «Утешении». Философию Боэций назвал «единственной целительницей человеческих душ», открывающей путь к высшему благу, к богу, которого он представлял скорее как неоплатоник, чем как христианин. Он считал, что бог есть Единое, Высший Разум, Высшее Благо. Боэций был убежден: средство достижения блаженства не нищета духа, но его исключительное богатство. И не ограниченное благоразумие, но истинная мудрость, не пассивная добродетель, но нравственная устремленность ведут человека к счастью. Оптимизм Боэция – не поверхностный оптимизм человека, не ведающего последствий своих поступков, но оптимизм мудреца, сознающего всю меру ответственности перед жизнью и будущим.
«Утешение философией», созданное Боэцием в темнице перед казнью, в Средние века было самым популярным сочинением после Библии и произведений Аристотеля. Великий итальянский поэт Данте в своей «Божественной комедии» поместил Боэция в «Рай» как «чистый дух, который лживость мира являет внявшему его словам» и видел в нем опору в годы собственного тяжкого изгнания. Английский гуманист Томас Мор, автор знаменитой «Утопии», видел в жизни Боэция достойный пример для подражания и перевел «Утешение» на английский язык.
В хаосе распада общества средством, которое облегчало ощущение трагичности происходящего, стало обращение к опыту предков, к истории. Римский историк Аммиан Марцеллин писал: «Люди, не сведущие в истории древних времен, говорят, будто на государство никогда не опускался такой беспросветный мрак бедствий, но они ошибаются, пораженные ужасом недавно пережитых несчастий. Если проследить события давних веков или даже времен более близких к нам, то станет явным, что такие же и столь же печальные потрясения случались не один раз». Так рождалось новое понимание взаимоотношений истории и человека.
В этом, быть может, было главное историко-культурное значение «стареющего века» Рима.
Судьбы и духовное наследие «последних римлян» показали, что даже крушение целой цивилизации не может остановить труд ума и души – подлинный источник жизни и человеческого возрождения.
1. АТМОСФЕРА КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ «СТАРЕЮЩЕГО ВЕКА»
Аммиан Марцеллин. История
XIV, 6, 15. Людей образованных и серьезных избегают как людей скучных и бесполезных.
XIV, 6, 18. Даже те немногие дома, которые в прежние времена славились серьезным вниманием к наукам, теперь погружены в забавы позорной праздности, и в них раздаются песни и громкий звон струн. Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора – мастера потешных дел. Библиотеки заперты навек, как гробницы, зато сооружаются водяные органы, огромные лиры величиной с телегу, флейты и всякие громоздкие орудия актерского снаряжения.
Дошли, наконец, до такого позора, что когда не так давно ввиду нехватки продовольствия принимались меры к быстрому удалению из Рима всех чужеземцев, то представители образованности и науки, хотя их число было весьма незначительно, были изгнаны немедленно без всякого снисхождения, но были оставлены в городе прислужники мимических актрис и те, которые выдавали себя за таковых; беспрепятственно остались также три тысячи танцовщиц со своими музыкантами и таким же числом хормейстеров.