Античность как геном европейской и российской культуры

X. Гумбрехт выбирает в качестве определяющей точки отсчета арете, не исключая и элементов агона. «Прежде всего, мне нравится арете, так как, по-моему, стремление к превосходству всегда идет рука об руку с духом соревновательности, тогда как соревнование не обязательно подразумевает стремление к превосходству. В чем сходятся агон и арете – это в спортивном стремлении идти дальше, идти туда, куда не ступала нога других спортсменов.

Честная игра в спорте не может означать предоставления твоему противнику преимуществ. Скорее, речь идет о способности и великодушии сопереживать боль и трагедию того, кого ты побеждаешь в честной схватке. Об уважении Ахилла к побежденному Гектору, а не о завете Иисуса подставлять другому щеку. Зрителям нравится смотреть, как спортсмены испытывают на прочность абсолютный предел человеческих возможностей»[174].

Не лишенную своих противоречий борьбу христианства против публичных игр начал император Константин эдиктом 341 г., в котором предписывалось «запретить безумие жертвоприношений». При этом все же приходилось учитывать выработавшуюся в Риме страсть народа к зрелищам. Так, император Грациан своим эдиктом разрешил в Африке состязания атлетов и объявил, что «не следует ограничивать общественные забавы, но наоборот надо побуждать народ выражать свою радость, так как он счастлив». Запретив одно из празднеств, император Аркадий заявил, что «он не враг зрелищ», что «он не желает повергнуть государство в уныние, отменяя их». Список победителей Олимпийских игр обрывается 359 г., после некоторого перерыва продолжается, завершаясь 291-й Олимпиадой 385 г. на имени армянского царя Вараздата – победителя в состязании по кулачному бою.

Средневековое мышление оставляло мало времени и места для физических упражнений. Спорт все же находил ниши для развития в русле феодального неравенства. Так, специальными королевскими указами 1388 и 1410 гг. слугам и работникам было запрещено играть в придворный теннис – прообраз нашего тенниса. Игра должна была оставаться удовольствием двора и аристократии. Классовая принадлежность стала значить больше, чем пол: женщины-аристократки к игре в теннис допускались.

Утверждение спорта как явления культуры зафиксировано в европейских языках примерно в 1820-1840-х гг. Тогда в публичный обиход вошло само слово «спорт». Оно имело массу разнообразных смыслов, в данному случае сводившихся к значению развлечения. Родиной массового спорта стала Великобритания с ее футбольными и атлетическими объединениями. Британские спортивные клубы, как отмечает социолог Борис Дубин, возникали в 1810-е гг., причем прежде всего в колониях, став там механизмом сплочения представителей метрополии в инокультурном окружении, а состязания – ритуалами их верности смыслам и символам далекого «центра». Культурные истоки британского спорта таятся либо в традиционных, «народных», «местных», нередко – молодежных (то есть социализационных и инициационных) играх, связанных с праздничной обрядностью, либо в закрытых аристократических состязаниях, ритуалах сословной принадлежности, кодифицированных и универсализированных теперь до соревнований региональных, профессиональных клубов и сообществ. Отсюда – популярность и престиж таких видов спорта, как регби, гребля, бокс, футбол, теннис, скачки.

Пьер де Кубертен считал спорт, возникший в Англии и успешно сочетавший индивидуальное и коллективное начала, наилучшим средством оздоровления человечества, в частности, противопоставив вырождению декаданса «новое здоровье». Возрождая в 1896 г. Олимпийские игры, он стремился дать миру новую «религию со своей церковью, догматикой, культом»[175], основанную на олимпийской идее. Такая биополитическая «религия мышечной силы»[176] должна была дать новые ориентиры человечеству, сбитому с толку ростом скоростей и разочарованному падением морали. Кубертен выступал против участия женщин в соревнованиях, что также восходит к британскому (викторианскому) восприятию женственности как нежности, нуждающейся в особо бережном отношении.

Получился мало похожий на оригинал клон, имевший, по словам В. Михайлина, к Олимпийским играм VIII–VI веков имели столько же отношения, сколько новенький голливудский блокбастер «Троя» – к Гомеру или к реальным историческим событиям конца XIII века до нашей эры[177]. К примеру, древнего грека поставил бы в полный тупик сам термин «олимпийский рекорд». Ведь призывы «быстрее, выше, сильнее» для греков были категориями сугубо относительными, не имея выражения в конкретных единицах времени, длины или веса. Даже если бы сам этот лозунг, творчески переснятый бароном с лозунга еще одного либерального и масонского исторического ориентира, Французской революции, был бы каким-либо образом известен грекам, они не стояли бы стоять у финиша с секундомером, или тогдашним измерителем времени клепсидрой (водяные часы).