Античный полис. Курс лекций

Важно также иметь в виду коренное различие между эллинами и римлянами в понимании гражданской идентичности, на что также обратила внимание В. В. Дементьева (см.: Лекция 4), подчеркнув, что она носила у римлян скорее этический, нежели этнический характер, хотя и римляне считали себя особым народом и как таковые противопоставляли себя другим этносам, но при этом populus Romanus изначально складывался как полиэтническая общность, включавшая представителей разных этнических групп. На наш взгляд, к этой характеристике можно было бы добавить определение «политико-юридическая» общность. Ибо, во-первых, в эпоху Империи вполне можно было быть римским гражданином и даже гордиться этим статусом и пользоваться всеми его преимуществами, но при этом не только вовсе не разделять основополагающих римских ценностей и образа жизни, но и сохранять свою этническую и/или религиозную идентичность. Показательным в этом плане примером может служить апостол Павел, который был правоверным иудеем по рождению, пламенно уверовал в Иисуса Христа, писал свои послания и проповедовал по-гречески, но при этом родился в семье с римским гражданством (в отличие от пытавшегося подвергнуть его бичеванию в Иерусалиме военного трибуна («тысяченачальника»), который приобрел это гражданство за большие деньги. См.: Деян. 22, 24–29). Быть римлянином значило не только разделять определенную систему ценностей, уважать социальную иерархию, соблюдать установленные религиозные обряды, но в первую очередь иметь определенные юридически закрепленные права и обязанности. Римское гражданство как при Республике, так и при принципате представляло собой не общность, основанную «на крови», едином этническом происхождении и вере в одних и тех же богов, как это было у греков классической эпохи, но было в первую очередь совокупностью лиц, объединенных связями соучастия, едиными интересами и правопорядком. Народ (в политическом смысле как populus Romanus), по известному определению Цицерона, это «не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собой согласием в вопросах права и общностью интересов (consensu iuris et utilitatis communione)» (Cic. R. p. I. 39; cp. I. 49). Поэтому и res publica как политическая форма civitas означала для римлян не какую-то голую абстракцию, но скорее некий принцип, некую модель мира; она была не столько формой правления, сколько (и прежде всего) сферой совместного существования в рамках единого, правильно устроенного государственного организма. В этом смысле республика могла существовать даже при царской власти (Cic. R. p. I. 42). Такого рода понимание, безусловно, сохранялось и в эпоху Империи и, хотя на практике разделялось далеко не всеми гражданами, тем не менее рассматривалась как некая норма. Приведем следующий пример. В качестве одной из тем для декламаций ученикам риторских школ предлагалась следующая: отец, изгоняющий сына из дома, обвиняет его в усвоении космополитического учения стоиков и киников и нравов, чуждых гражданской общине, а себе в качестве заслуги приписывает то, что сам он «ставит выше всего дела на форуме и достоинство нашей гражданской общины» (Ps.-Quint. Declamationes. 283).

Конечно, дух космополитизма всё больше укоренялся в Риме, который превратился в столицу обширнейшей державы, так что греческий писатель Афиней, живший в конце II – начале III в., имел основания называть жителей Рима «народом вселенной»: «Действительно, глядя на Рим, можно одним взором окинуть все города мира, как бы разместившиеся в нем. <…> Мне дня недостало бы, возьмись я перечислять все города в небесном граде римлян, – не хватило бы и всего календаря – настолько Рим многолик! И целые народы поселились в нем, собравшись в одно место…» (Athen. I. 20b-c. Пер. Н. Т. Голинкевича). Этим духом были пронизаны и воззрения римских стоиков, ибо, согласно их учению, единственным государством, достойным мудреца, является весь мир (Seneca. Epist. LXVIII. 2; De vita beata. 20. 5). Однако это не мешало стоицизму быть идеологией сенаторской оппозиции, которая в значительной степени ориентировалась и на традиционные римские ценности. И если у Сенеки первой родиной мудреца мыслился мир, то у императора-философа Марка Аврелия приоритеты иные: «Город и отечество мне, Антонину, – Рим, а мне, человеку, – мир» (Ad se ipsum. VI. 44. Пер. А. К. Гаврилова).