«Когда мы наконец встретились, виновник ее падения сидел передо мной и как ни в чем не бывало смотрел мне в лоб… Наслаждался, я уверен, осенившей его догадкой, что грубая ложь убедительнее утонченной правды… Или он действительно не сознавал опасности, которая нависла над его головой?..
Снять со стены ружье, вогнать патрон и разрядить стволы, наведя их философу промеж глаз?.. Нет, это не выход… Кровь… Забрызганные стены… Не отмывать же их потом губкой с мылом?.. И вдруг до меня дошло, что лучше замять это недоразумение. Обстоятельства, при которых это произошло,
― на моем письменном столе, этот негодяй даже не потрудился сгрести в сторону мои письма ― можно было бы расценивать как надругательство над ней, о себе я не говорю. Но разве он виноват в том, что она спит с каждым встречным. А тот факт, что встречным оказался именно он, «друг семьи», многое ли это меняет?Когда трезвое решение было принято, на душе у меня стало совсем не продохнуть. Человек хуже животного, думал я. Плотское существование, хищные помыслы, похотью пропитанная душа…
― в падении своем он всегда преступает рамки, которые мы отводим низменной части его природы. Вот в этом и вся его сущность. Нет для него ничего невозможного, нет ничего святого.В следующий миг, удивляясь сам себе, я протянул другу-фальстафу стаканище с виски и сказал совсем не то, что думал:
— Знаешь, старина, за что я тебя так ценю?
— За отсутствие брезгливости? (Усмешка, быстрый взгляд, молниеносный испуг…) Ты только что сам пил из этого стакана.
Намек был дерзким. Что ж, я проглотил его. Но тут я все-таки уточнил:
— Если бы только за это… За твое умение оценить человека по достоинству и никогда не требовать от него в ответ за свои чувства больше того, чем сам ты готов за них дать. Редкое качество.
Он занес перед лицом стакан и смачно отхлебнул за мое здравие…»
Летом уже следующего года
― мы виделись в Париже минувшей осенью ― Хэддлы планировали побывать в Амстердаме, но в последний момент перекроили свои планы.Доходы Джона от изданий не были астрономическими, но при умеренном образе жизни средств вполне могло хватить, чтобы безбедно жить у себя за городом и продолжать работать; хорошо расходящаяся книга американскому автору приносит иной раз в десять раз больше чем его собрату в Европе. Однако Хэддл решил, что пора жить на всю катушку, как он любил поучать меня. С Амстердамом, да и вообще с преподаванием, он решил покончить. Вместо целомудренного загородного уединения мой друг ринулся на поиски новых приключений. Уже вместе с Анной. Вместе они отправились в Москву, куда Хэддл не успевал съездить все эти годы, с тех самых пор, как его вежливо выдворили. В Москве они пробыли почти месяц, потом исколесили полстраны и даже побывали в Оптиной пустыни, ― знакомые пригласили их в двухдневное паломничество…