До того был только один, самый первый в СССР, частный букинистический антикварный магазин – на Смоленской площади, во дворе со 2‐го Смоленского переулка (сейчас квартала этого нет, над ним высится офисное здание). То есть, как мы упоминали, формально он не был первым, а одним из двух самых первых – и «Акция» и «Раритет» были зарегистрированы в один день – 10 октября 1988 года. Но фактически, как магазин, это был первый в новейшую эпоху частный антикварный магазин.
Назывался он «Раритет» (сильно позднее он переехал на Арбат, 31). В «Раритете» были собраны главные на тот момент «творческие силы», в том числе С. А. Ниточкин, Александр (Саша) Соловьев, отчества которого я не знаю, позже он работал товароведом в букинисте на Котельнической набережной (на «Котлах»), затем на Покровке, куда опрометчиво пригласил таких компаньонов, которые умудрились его оттуда выдавить, после чего он спился и умер.
Кроме них, в «Раритете» работал и наиболее важный в нашем рассказе персонаж – Михаил Мéнделевич Климов, изобразивший в красках это место в своих замечательных мемуарах. Этот магазин был обставлен далеко не так убого, как будущая лавка у Никитских ворот. Я помню М. М. в этом магазине: он как-то во всех жизненных ситуациях и во все времена умеет выглядеть представительно, солидно. И даже в свои последние годы, несмотря на изрядную долю желчи на человечество, он оставался и обаятельным, и добродушным. Тогда же он казался человеком совершенно новой формации, особенно для подростка из интеллигентной семьи. И когда, входя в «Раритет» на Смоленской, я видел его за прилавком, обычно в каком-то свитере, по своей цене сопоставимом с дорогой книгой на этом прилавке, я старался быстро ретироваться. Если за прилавком стояли деви́цы, то уже можно было там немного поглазеть на диковины.
Сейчас в это трудно поверить, но я лет в пятнадцать совершил там две покупки, изводя перед тем родителей. Как сейчас помню, одна из них – «Из истории московских улиц» П. В. Сытина, хотя дома было много подобных книг, но этой не было, а содержательно она совершенно незаменима; вторая – какая-то репродукция с видом храма Христа Спасителя, более известного мне по бассейну, куда мы с классом периодически ходили. Больше школьник себе ничего позволить не мог, и в целом тот магазин был скорее филиалом музея.
Да и любой, сюда входящий, чувствовал себя погано: невиданные книги, но настолько дорогущие, что вряд ли вообще доступные карману не то что школьника, но и человека с хорошей зарплатой из высотного здания на другой стороне Садового кольца. Отдельная подлость, как тогда казалось, была в том, что если в государственных букинистах ценник (или отрывная бирка комиссионной квитанции) лежал поверх книги, чтобы сразу было ясно, то в «Раритете» он был убран внутрь, и узнать цену можно было только спросив. Пару раз спросив, ты уже больше ничего в этом магазине не спрашивал и заходил, только если в других был обеденный перерыв.
Вернемся в антикварную лавку у Никитских ворот. Учась в последнем классе школы, после уроков я начал там работать, причем был зачислен туда официально с 21 августа 1990‐го «на должность библиографа с повременной оплатой», как и записано в моей трудовой книжке рукой Б. М. Э***. Исполняя поначалу уж совсем неквалифицированную работу вроде перетаскивания и расстановки книг, я довольно быстро начал описывать книги для аукционных каталогов, что и стало со временем моей основной обязанностью.
Первым моим учителем в книжном деле стал Карл Карлович Драффен (1936–1999). Его мать, Татьяна Сергеевна (в дев. Шеляпина), была русской, отец – латыш, видный деятель рабочего движения, участник курляндского большевистского подполья, арестовывался, в 1911‐м бежал из иркутской ссылки за границу, а к моменту рождения сына Карла работал в III Интернационале.
К. К. был рад узнать, что мы родились в одном месте – в Первой Градской, и с тех пор мы оба ремарку «настоящие москвичи должны быть только от Грауэрмана», достаточно распространенную у старых москвичей, воспринимали с улыбкой.