АнтиNаполеон

При этом газету «Монитор» Наполеон сделал единственной официальной газетой Франции, предоставив ей множество привилегий, важнейшей из которых было дарованное ей монопольное право на публикование политических новостей. Император лично следил за содержанием этой газеты, в которой он видел «эхо» своего голоса, лично участвовал в ее редактировании и, по сути, установил над нею свою личную цензуру. Всем же остальным в области политической проблематики были дозволены лишь прямые перепечатки и извлечения из «Монитора».

* * *

Обрезанная таким образом журналистика не могла иметь никакого значения и, следовательно, не представляла опасности. Газеты не смели произнести ни единого слова, которое могло бы не понравиться Наполеону, а то, что он хотел сделать известным, им невозможно было не сказать. Но и такое положение газет казалось Наполеону неблагонадежным.

Газетчиков император презрительно называл «бумагомарателями», а посредством газет он старался снискать себе расположение публики, привлечь ее на свою сторону, причем не ссылками и арестами, а ловкими статейками, искусным подбором того, что без опасения можно было предать так называемой благодетельной гласности, и еще более искусным умолчанием того, что простаки-читатели не должны были знать.

Конечно же, в этом он просто вынужден был опираться на профессионалов. Одним из таких профессионалов стал Жозеф Фьеве, работавший в 1800–1803 годах хроникером в «La Gazette de France». Наполеон сделал его главным редактором трансформированного «Journal de I’Empire».

Одаренный немалым литературным талантом и особенным даром наблюдательности, Фьевe был в то же самое время одним из тех «литераторов-проходимцев», которые готовы писать что угодно, участвовать в каких угодно изданиях, кидать грязью, в кого укажут, — лишь бы только была несомненная надежда на получение приличного гонорара. Он был сначала республиканцем, но это не приносило никакого дохода. Тогда он вступил в контакты с роялистами, и это уже было повыгоднее. Когда же Наполеон набрал силу, Фьеве посчитал, что тот может платить ему подороже роялистов, и он принял предложение тогда еще первого консула поехать в Англию, чтобы оттуда (разумеется, за деньги) посылать во французский журнал «Меркурий» бранные письма против англомании и всей так называемой философии XVIII столетия. Все это так понравилось Наполеону, что он по возвращении Фьевe из Англии принял его весьма ласково и предложил, чтобы он и в Париже продолжал с ним контакт и, нисколько не стесняясь, сообщал свои впечатления о современных событиях и лицах.

То есть фактически Жозеф Фьевe стал тайным агентом Наполеона. Для простых же людей он оставался «истинным французом», высказывающим свое мнение по любому вопросу. И что характерно, после падения Наполеона этот самый Фьеве вновь стал роялистом и писал королю литературные письма, в которых бранил революцию и Империю, а Наполеона называл исключительно Буонапартом.

* * *

В. В. Берви-Флеровский характеризует политику Наполеона в этой области весьма жестко:

«Франция замолчала, умственное движение в ней прекратилось, и Наполеон начал делать такие вещи, которые были бы простительны разве только для умалишенного, ради его болезненного состояния. Когда журналы отказывались льстить и ограничивались только тем, что удерживались от всякой оппозиции, то их запрещали и конфисковали. Пресса была окончательно подавлена и скована, но Наполеону казалось, что этого все еще мало, и постоянно появлялись новые законы. Замечательны, например, строгие уголовные законы, направленные на духовенство; всякое суждение, даже самое невинное, о правительстве, о законах или даже о чиновниках, не только печатное, но и письменное и словесное, могло повлечь за собой для них самые опасные последствия. Все это было проведено в жизнь Наполеоном с самой строгой последовательностью, и общество не только допускало это безропотно, но окружало его восторгами и лестью, которая прилична была только для какого-нибудь восточного деспота».

* * *

Такая вот «свобода прессы»…

Наполеон управлял всем и на все находил время. Например, едва только был заключен Тильзитский мир, как он приказал газетам прекратить печатание статей и заметок против России, которые буквально только что им столь же категорически приказывалось печатать. 3 июля 1807 года Наполеон четко указал министру полиции Фуше:

«Смотрите, чтобы больше не говорилось глупостей ни прямо, ни косвенно о России».

Точка. Не обсуждается…

Плюс он приказал вообще поменьше давать в газетах известий о том, что делается в стране. «Зачем осведомлять врагов о том, что я делаю у себя?» — раздраженно спрашивал император у Фуше. И конечно же, не писать о генерале Моро, эмигрировавшем в Америку, не писать о передвижениях войск, не писать об армии вообще.

Протестовать никто не посмел.

С другой стороны, в минуты раздумья и откровенности Наполеон сам тяготился таким натянутым положением дел. «Пресса, — сказал он однажды в Государственном совете, — находится в полнейшем рабстве».

Это его раздражало.