Антипитерская проза

«Порочный круг не отпускает меня. Ему нужна моя материальная энергия и мое раболепие, чтобы ими упрочивать силу порока на земле. Я антихристов прихвостень».

«Хочешь каяться — кайся, но не ерничай».

Харитонов решил было исповедоваться и встал уже для этого в общую очередь, но его и раз, и два оттерли в сторону нетерпеливые грешники — длинная девица с равнодушно заплаканными глазами, покрытая узким черным шарфиком, словно лентой от погребального венка, какой-то покачивающийся, как на шарнирах, в мокрых кроссовках юный наркоман-убивец, крепко сложенный пенсионер, бритый наголо, с белым, шаровидным и все же не русским лицом.

Харитонов боялся притворяться, ничего не чувствуя, не чувствуя веры. Вдруг он услышал: «Зачем тебе еще кто-то? Твое одиночество со временем наполнится важным и сообщительным содержанием». Он обернулся, но говорящего не было. «Ты безволен, труслив, нетверд, потому что чересчур зависим от людей, от того, что они о тебе могут подумать. Не обращай внимания на людей, — прозвучал тот же голос издалека, от киоска с религиозной литературой. — По мере того как культ мамоны приобретает все большее значение, редкое проявление доброжелательности и бескорыстия обходится без скрытых меркантильных мотивов».

Выйдя из храма на залитый громогласным, ветреным, распластанным солнцем Владимирский проспект, Харитонов наткнулся на белесый, деятельный взгляд. Взгляд этот принадлежал недавно покаявшемуся лысому старику. Теперь он был защищен клетчатой кепкой.

«Вы меня простите, вы ведь человек верующий?» — спросил белый старик.

Харитонов, сообразив, что обращаются к нему, знобко пожал плечами.

«Вы знаете, — продолжал старик, сильно беря Харитонова за локоть. — Я ведь совершил подвиг на Великой Отечественной войне. Может быть, вы слышали о знаменитой Висло-Одерской операции. Тогда наш 11-й гвардейский танковый корпус захватил плацдарм. Моя машина была в числе первых. А это, сами знаете, что такое на войне».

Старик был в зеленом мягком плаще с замшевым воротником. Рот старика был плотным от здоровых зубов и привычки после каждой реплики сжимать губы с фиксированным ожесточением. Для героической внешности нос на лице ветерана, возможно, был непомерно вздернутым, будто его вывернули наполовину одним махом. Ноздри, как два дополнительных, близко посаженных глаза, смотрели вперед, а не вниз. Волосы в ноздрях были уничтожены, выстрижены, впрочем, как и в ушах. Почему-то Харитонова неприятно удивило, что под плащом у старика оказался переливчатый белый бодлон с надписью «Мустанг» на ревматически набрякшей груди. От старика тревожно пахло одеколоном с тропической составляющей.

Ветеран отвел Харитонова к металлической ограде на каменном цоколе и рассказал, как в течение шестидесяти лет добивается от различных государственных инстанций звания Героя Советского Союза или хотя бы России. «Понимаете, меня уже все это вымотало. Я всю свою жизнь посвятил тому, чтобы меня признали Героем. Мне кажется, что я и умереть не смогу, если не добьюсь правды. Я не могу лечь в гроб без Звезды Героя. Я вам по секрету скажу, звезду-то эту чертову я уже давно на рынке прикупил, чтобы меня в ней, так сказать, похоронили. Я полное моральное право имею на нее, но у меня нет официального документа. А самозванцем я умирать не хочу. Моему водителю-механику Сереге Зимину посмертно присвоили Героя за мой подвиг. Понимаете? Он погиб там же. Он не может рассказать, как все было на самом деле. Он погиб — и решили ему дать. Знаете, как у нас погибших любят. А зачем эта звезда ему, мертвому? Он и знать о ней ничего не знает. Она мне нужна была всю жизнь».

У старика в глазах выросли огромные, как эластичные пузыри, слезы, и Харитонов испугался, что такие же водяные прочные шары вот-вот народятся и в пустых стариковских ноздрях.

«Я и в церковь приходил сегодня за этим же — просить у Бога свою Золотую медаль Героя. Я ему всю свою подноготную поведал через батюшку. Но что-то мне батюшка не понравился. Недоверчивый он какой-то. Отвлекался, когда я ему подробности приводил. Как вы думаете, Бог поможет? Мне, кроме него, некуда больше обращаться. Я и патриарху нашему писал, и Папе Римскому. Отовсюду ответ: это прерогатива президента страны. А президент наш, я вам скажу, такой же недоверчивый, как этот поп. Одно лицо у них, и ухмылка, я вам скажу, похожая».

Старик вдруг, как от внутреннего толчка, содрогнулся и обмер, спустя секунду в замешательстве похлопал Харитонова по лацкану пиджака и стремительно, даже как-то дерзко потрусил к пешеходному переходу, торопясь Колокольную улицу перейти на зеленый свет.

Харитонову стало досадно, что он, в свою очередь, не успел рассказать этому сумасбродному старому танкисту, этому неудавшемуся Герою Советского Союза, о своем личном чувстве несправедливости, так похожем на чувство вины.

13