Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

На это же нацеливались всевозможные “правозащитники”. В 1968 г. Т. Ходорович, С. Ковалев, Т. Великанова начали издавать подпольную “Хронику текущих событий”, собирая материалы о нарушениях “прав человека” в СССР. При этом создали законспирированную сеть информаторов. А когда на совещании в Хельсинки Советский Союз подписал обязательство соблюдать “Декларацию прав человека”, этим тут же воспользовались. В 1976 г. в Москве возникла “Группа содействия выполнения Хельсинкских соглашений в СССР” во главе с Ю. Орловым, А. Щаранским, А. Амальриком, А. Гинзбургом. То бишь группа, взявшая на себя функцию проверять и доносить за границу, а как СССР будет соблюдать взятые на себя обязательства. Финансировая поддержка пошла через Гинзбурга, через “Российский фонд помощи политзаключенным” [130] — и как-то очень уж быстро возникли украинская, литовская, грузинская, армянская Хельсинкские группы, связанные с московской.

Настучать за границу — дальше этого не шло. Пусть хорошие дяди иностранцы помогут. Вообще в психологии диссидентов можно увидеть нечто болезненное, надломленное, на уровне комплексов. В данном отношении выглядит характерным эпизод из мемуаров правозащитника Ю.Орлова, изданных в США. Он вспоминает, как в детстве проснулся ночью и увидел свою мать в объятиях постороннего мужчины. Эпизод ничуть не связан с сюжетом, с политической деятельностью автора. Он просто описывает, как был потрясен [130]. Допустимость выставить собственную мать голой на всеобщее обозрение и обсуждение (кстати, перед американским читателем) — как раз это в значительной мере оказывается приложимо ко всему правозащитному движению.

Хотя иностранцы с российскими диссидентами не особо церемонились, иногда откровенно подставляли их, если считали нужным. Так, в конце 1976 г. президент Картер и его советник Бжезинский решили вызвать очередное “охлаждение” в отношениях с СССР. Для этого Картер в нескольких выступлениях расхвалил советских правозащитников, пригласил к себе для беседы диссидента Буковского, отбил приветственную телеграмму Сахарову. Естественно, на КГБ это подействовало, как красная тряпка на быка. Тут же арестовали все Хельсинкские группы, а Сахарова выслали работать в Арзамас. Что и дало возможность Картеру раздуть антисоветскую кампанию и взбудоражить свою “общественность” против “тоталитаризма” [130, 170].

Точно так же, как во все прежние времена, Западом поддерживались националисты. И разные направления антисоветчины оказывались связаны друг с другом. Например, грузинскую Хельсинкскую группу возглавлял сепаратист, будущий диктатор З.Гамсахурдиа. Правозащитника Ю.Орлова одно время прятали бандеровцы — и рекомендовали друг другу: “Цэ наш москаль!” А вот от русских националистов диссиденты шарахались. Объявляли “черносотенцами”, “провокаторами КГБ”.

Из-за границы поддерживалась и религиозная оппозиция. Активную деятельность вели баптисты, пятидесятники, адвентисты, у них создавались даже подпольные типографии. Появились и диссиденты-православные. В “самиздате” ходили по рукам православные материалы, свидетельства, рассказы. Но истина в них часто переплеталась с ложью. И сами православные диссиденты в значительной мере отклонялись от Веры в политику. Впрочем, нередко отходили и от Православной Церкви. Начинали считать ее “испорченной”, раз патриархия восстановлена при Сталине, примыкали к сектам вроде “истинно-православных”, к “катакомбным” священникам, служившим тайно, в частных домах.

Но и Церкви в условиях притеснений и гонений со стороны властей порой приходилось пользоваться “правозащитными” методами. Будущий святейший патриарх Алексий II, в то время епископ Таллинский, получив распоряжение закрыть Пюхтицкий монастырь и 36 приходов как “нерентабельные”, затянул время, а потом пригласил иностранную делегацию — просто “в гости”, свозил в монастырь, по храмам. И вопрос о закрытии был снят. Была и попытка ликвидировать Почаевскую лавру. Ее уже и закрыли, а монахов поочередно сажали в машины, отвозили километров за 100 и вручали паспорта с пропиской в других местах. Информацию довели до иностранцев, и президент Франции Жискар д`Эстен при встрече с Брежневым высказался об этом. Лавру оставили в покое. Однако от политики Церквь дистанцировалась, поэтому у диссидентов уважением не пользовалась.