Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

Конечно, такие действия не могли нанести мало-мальски ощутимого ущерба советской власти. Пробравшись в СССР, белогвардейцы были просто не в состоянии совершить что-либо серьезное, разве что вот такие мелкие диверсии, а потом чаще всего погибали. А многие вообще ничего не успевали сделать, их срезали пули в перестрелках с пограничниками, арестовывали где-нибудь на советской территории. Погибали ни за грош… Но ведь кому-то это было нужно. Нужно, чтобы нагнетать обстановку в Советском Союзе, провоцировать страх, подозрительность, репрессии.

И обращает на себя внимание четкая синхронность антисоветского поворота в политике Запада и активизации коммунистической оппозиции. Причем перед этим Троцкий успел съездить в Берлин, якобы для лечения. С кем уж он там встречался, с кем беседовал, остается неизвестным. Но летом 1927 г. “левые” развернули новые атаки на власть. В вину Сталину ставился провал советской политики в Китае (хотя это было неправдой — пока проводилась сталинская линия на союз с гоминьданом, дела шли успешно). А британский разрыв отношений с СССР и теракты представлялись доказательствами близкой войны. Это также ставилось в вину Сталину — вот, мол, к чему привел отказ от “мировой революции” и курс на строительство социализма в одной стране, которого западный империализм ни за что не допустит.

Между прочим, эти акции принесли Западу и чисто коммерческую выгоду. Франция вознамерилась было поддержать антисоветский дипломатический демарш Англии — или сделала вид, что хочет поддержать. Но Советский Союз согласился продавать ей нефть по таким низким ценам, что французское правительство “смилостивилось” и 17 сентября 1927 г. приняло решение: “В настоящее время ничто не оправдывает разрыва дипломатических отношений с СССР”. По аналогичным причинам британскую инициативу отказались поддержать Германия, Италия, скандинавские и прибалтийские страны. Но ведь для нашей страны низкие цены оборачивались нехваткой валюты, необходимой для индустриализации.

А в советском руководстве нагнетались страсти. Троцкий дошел до того, что в письме к Орждоникидзе от 11 июля саму необходимость обороны государства поставил в зависимость от его правительства. Дескать, поскольку ВКП(б) “переродилась” и наступил “термидор” то защищать правительство Сталина нельзя. Он провел аналогию с Францией, когда при наступлении немцев на Париж власть была отдана Клемансо. Сталин, зачитав на пленуме ЦК это письмо, комментировал: “Мелкобуржуазная дряблость и нерешительность — это, оказывается, большинство нашей партии, большинство нашего ЦК, большинство правительства. Клемансо — это Троцкий с его группой. Если враг подойдет к стенам Кремля километров на восемьдесят, то этот новоявленный Клемансо, этот опереточный Клемансо постарается, оказывается, свергнуть нынешнее большинство… а потом взяться за оборону”.

Пропаганда подобных взглядов была очень опасна. Большевики помнили, как сами аналогичными методами разлагали армию при царе и Временном правительстве. И за оппозицию взялись серьезно. Последовали аресты мелких активистов. Еще не за взгляды, а за то, что по советским законам являлось преступлением. Например, нелегальное размножение и распространение литературы. ОГПУ накрыло такие центры, где использовались гектографы, стеклографы, ротаторы. Троцкистов Щербакова, Третьякова и Мрачковского поймали на контактах с “врангелевским офицером”. Говорили с ним о покупке типографского оборудования, обсуждали возможности военного переворота — а “офицер” оказался агентом ОГПУ. Оппозиция напрочь открещивалась от этих фактов, утверждала, будто ей нарочно приклеивают “политическую уголовщину”. Хотя ничего нереального в этом не было. Напомню, что даже Рейли поверил в готовность Троцкого к сотрудничеству с белогвардейцами. А Щербаков, Третьяков, Мрачковский, конечно, не ведали, что общаются с провокатором, но в ОГПУ сознались в разговорах, которые вели [161, 208].

Во время арестов оказались задеты и какие-то важные связи “оборотней”. Например, в руки ОГПУ попал Лейба Фишелев, доверенный человек Троцкого в период его пребывания в США (один из пятерки, сопровождавшей его на пароходе при возвращении в Россию в 1917 г.). А горячо заступаться за Фишелева взялся вдруг член ЦК и бывший референт Зиновьева Сергей Зорин (Гомберг) — уже упоминавшийся брат Александра Гомберга, американского “литературного агента” Троцкого. Кстати, в описываемое время и Александр Гомберг околачивался в СССР, он в качестве представителя “Чейз Нэншл банка” заключал через Льва Давидовича контракт на закупку оборудования для Днепрогэса. А Зорин принялся ходатайствовать за Фишелева не перед кем-нибудь, а перед Бухариным, который, вроде бы, не имел к “органам” никакого отношения.