Шестаков сунул руки в рукава бушлата и туго намотал на шею серый шарф.
– Неразговорчивый нам попался попутчик, – заулыбался экспедитор Володя. – Ты это, как спрыгнешь, не забывай по сторонам оглядываться. Федералы здесь не в масть. Сдают позиции по всем фронтам. Кое-как контролируются станция и дистанция пути. А у муниципалов власти реальной вообще нет никакой. Даже в Русской Поляне. Так что здесь почти всюду шуруют контрас…
– А чего хотят? – Шестаков почувствовал холодок в нижней части живота.
– Кто? Контрас? – уточнил Володя. – А чего они могут хотеть? Как и все – денег, власти, женщин, и свободы грабить тех, кто не платит добровольно.
– Понятные желания.
– Только не рекомендую с ними пересекаться. Мы в свое время по этим степям тоже помотались. Помнишь, Артурчик? Были в революционном корпусе «Казачья вольница». Хорошо, что попали под амнистию, добровольно ввергнув себя в руки правосудия. Теперь, как видишь, стали добропорядочными гражданами…
Красного семафора Шестаков не дождался, пришлось спрыгивать на ходу. Пропустив последний вагон, Шестков сориентировался по банкам элеватора и водонапорной башне, перебрался через пути, пролез под цистернами и оказался на пустой пассажирской платформе. В здании вокзала было пусто. На окошке с надписью «Касса» висел устрашающего вида черный накладной замок. Только уборщица в гулкой тишине пихала мокрые опилки по потемневшему полу, да ларечница пересчитывала шоколадных зайцев.
Для начала Шестаков внимательно изучил расписание, предлагавшее всего два местных направления. Одно – на Нововаршавку, другое – на Исилькуль. Оба дизеля ходили через день, отправлялись рано утром, и оба не подходили в равной степени, так что можно было садиться на любой.
– Извините, уважаемая, – обратился Шестаков к ларечнице. – Вы не в курсе, когда касса откроется?
Ларечница неохотно отставила коробку с зайцами и фыркнула.
– Понял, не знаете. А бутерброды у вас почем?
– По десять. Остались только на витрине.
Шестаков выгреб из кармана горсть мелочи.
– Я все возьму. И еще дайте мне большой пакет кофейного молока…
Привокзальную площадь Русской Поляны приспособили под собственные нужды бомжи, к тому же она насквозь продувалась холодным ветром, и Шестаков вернулся обратно на перрон, где приметил относительно чистую скамью. На ней и устроился, поплотнее запахнувшись в бушлат. Если здешние поезда не слишком отклоняются от расписания, то до отправления оставалось четырнадцать часов. Ночью, конечно, похолодает, но искать нормальный ночлег – еще больший риск, чем ночевать на перронной скамейке.
– Дяденька, дай сироте на хлебушек! – заканючил чумазый мальчишка лет восьми.
– Ты откуда взялся? – Шестаков от удивления чуть не подавился напитком.
– Местный я, дяденька. Папка наш, подлюка, сбежал с артисткой из передвижного цирка. А мамка, побрякушка сумчатая, уже месяц из города не возвращается. Сестренка мелкая с голоду опухла. Пожалей ты нас, дяденька. Дай денег на прокорм. Младенец Иисус твою доброту не забудет!
Шестаков огляделся по сторонам, убедился, что платформа пуста, протянул мальчишке бутерброд и ссыпал ему в ладонь остатки мелочи.
– Больше нет, и не проси.
Быстро пересчитав монетки, мальчишка небрежно сунул их в карман широких штанов, по-хозяйски присел на скамейку, надкусил бутерброд и, как опытный заговорщик, склонился к уху Шестакова:
– Дяденька, тебе пистолет не нужен?
– Какой пистолет? – удивился Шестаков.
– Китайский. Почти новый. Автоматический. Калибр – девять миллиметров. Обойма – шестнадцать патронов. Цена плевая – всего триста новых юаней. Еще за тридцать юаней сверху я вторую обойму отдам. Ну что, дяденька, берешь? Только думай быстрей.
– Та-а-ак! – Шестаков почувствовал, как в нем просыпается злость. – Быстро мотай отсюда, поганус, пока я тебя в полицию не оттащил!
– Не нужен, так и скажи. – Юный коммерсант поднялся и независимой походкой двинулся в дальний конец платформы. – Другим предложу. В наших краях мужик без пистолета – не мужик. Это все равно, что без члена.
Шестков тоже поднялся, но сменить место дислокации не успел. Путь ему уже отрезал патруль. Двое толстых стражей в синей форме Службы шерифов, похожие друг на друга, словно единоутробные братья, шли как бы по своим делам, но целью их был, понятно, Шестаков.
– Документы, – лениво процедил первый толстяк. – Откуда такой? Куда направляешься?
– Какая разница откуда, если документы в порядке? – Шестков протянул паспорт речника.
– Не надо грубить представителю, – ухмыльнулся второй толстяк. – Мы вежливо спрашивали и ждем вежливого ответа.
– А я жду завтрашний поезд на Нововаршавку. Или не имею права?
Толстяки переглянулись. Жертва явно брыкалась. Но они– то знали, что на исход дела это никак не могло повлиять.
Впрочем, Шестаков это тоже знал. Знал и мальчишка-наводчик, не скрывавший своей заинтересованности. Остановившись метрах в пятидесяти, он с усмешкой наблюдал за происходящим.