Антивирус

– Если я сейчас скажу, что путь мне подсказывает мое сердце, вы подумаете, что я сумасшедший.

– Тобой движет любовь? – уточнил старик.

– Нет, точно не любовь. Скорее, мной движет ненависть.

– Тоже сильное чувство. Я бы с удовольствием тебе помог, но не знаю как. Тридцать лет я отработал терапевтом в станционной поликлинике, знал практически всех, кто жил в местных поселениях, но о женщине по имени Искра не слышал ничего. И даже не представляю, что тебе посоветовать. Сейчас здесь пустая земля. Остались только пыль и бандиты.

– Вы давно один? – Шестаков выложил мясо консервированного кролика на две тарелки и одну подвинул к старику. – Где ваши родственники, если не секрет?

– Какие у меня могут быть секреты? Старший сын погиб в локальном конфликте на границе с Киргизией, когда в тех местах случилась очередная Революция Роз. Младший с семьей еще двадцать лет назад эмигрировал в Центральную Америку. Сначала жил в Сальвадоре, потом перебрался в Панаму. Со старшим внуком у нас никогда не было взаимопонимания. Он приезжал лет пять назад и больше, видимо, никогда не появится. Жену я похоронил два года назад, три года назад – младшего внука. Настоящих друзей, как в книгах, я за всю свою жизнь так и не встретил. Более того, пришел к выводу, что дружба – это плод интеллигентских иллюзий. Так называемые простые люди, Дима, друзей не имеют. Ни разу в моей врачебной практике не случалось, чтобы состоянием здоровья больного поинтересовался кто-то еще, кроме его родственников. Простые люди – они вообще редко думают. Обычная жизнь мужчины среднего возраста в большинстве случаев – ежедневная мучительная борьба с алкогольной зависимостью. Я ни разу не дождался от своих больных не то что благодарности, а хотя бы помощи в деле спасения их же собственных жизней. Трудно поверить, но они даже сопротивлялись, когда я боролся за их жизнь. Они готовы были умереть и в тридцать, и в сорок лет. А если доживали до шестидесяти, то считали, что прожили жизнь на полную катушку. Я очень многим помешал уйти досрочно в страну с более благоприятным климатом и более справедливым политическим режимом. А сейчас сам не могу дождаться, когда Господь милостиво позволит мне перебраться туда, где хорошо. Отапливать дом мне уже нечем. Дров нет. Керосина осталось на пару месяцев. Ячневая крупа – заканчивается. Прошлая зима была очень суровой. Лето – коротким. Ну а нынешней зимы мне точно не пережить. Если окажешься весной в наших краях, не сочти за труд, закопай сумасшедшего старика в землю по христианскому обычаю…

Шестаков отложил в сторону гнутую алюминиевую ложку и покосился на свое отражение в мутном зеркале. В голову, как назло, не приходило ни одного ободряющего слова. Он сходил за своим рюкзаком и молча выложил на стол все свои скромные запасы.

– Что это?

– Консервированное мясо. Вам нужнее. А на счет остального – обнадежить не могу. Учитывая количество людей, желающих меня поймать, я очень сомневаюсь, что смогу протянуть еще хотя бы пару месяцев…

Некоторое время старик молча шевелил губами.

– Хорошо, что в тебе есть не только воля, но и чувства. Иди с Богом…

Дождь стал усиливаться, когда до села Басагаш оставалось несколько километров. Шестаков накрылся опустевшим рюкзаком и прибавил темп, отмечая пройденное расстояние по почерневшим столбам низковольтной линии электропередачи. Дорога пошла низиной, грязи прибавилось, и он переместился ближе к обочине. Сзади мелькнул приглушенный свет фар. Шестаков снял с головы рюкзак и остановился. Прятаться было уже поздно. Оставалось только надеяться, что два пикапа его просто обгонят и поедут дальше по своим делам.

Но головная машина тормознула.

Из задней двери с демонстративной ленцой выбрались двое подростков с автоматами. Переднее стекло медленно опустилось. Из теплого салона на свободу вырвалась мелодия популярной песенки про последний бой Сахалинской десантной бригады.

– Ты кто? – равнодушно поинтересовался хмурый высокий юноша на переднем сиденье.

– Прохожий, – ответил Шестаков, стараясь выдержать максимально нейтральный тон. – Просто прохожий. Иду мимо.

– Баклан ты, а не прохожий!

Подростки с автоматами демонстративно заржали.

– Забросьте его в кузов к Хохломе, на базе разберемся, откуда в наших краях объявилась эта птица морская, – скомандовал «хмурый».

Перед носом Шестакова мелькнуло вороненое дуло автомата, потом кто-то брызнул ему в глаза чем-то шипящим. Боль и темнота накрыли одновременно. Шестаков дернулся и понял, что летит в пустоту, где боли уже почти нет…

А потом боль пришла опять. И вместе с ней пришли голоса. Громкие, неприятные.

– Очухался, баклан?

Шестаков приоткрыл распухший глаз и попытался пошевелить руками. У него получилось. Ноги ему скрутили липкой лентой, а руки оставили свободными.

– Можно мне воды? – попросил Шестаков, поморщившись.

– Человек слаб, – с явной укоризной произнес молодой парень в черном берете с малиновой треугольной нашивкой.

– Болт, дай ему воды, – скомандовал кто-то женским голосом. И в ту же секунду на Шестакова обрушился ледяной водопад. Он едва успел зажмуриться.