Антология альтернативной литературы 1. Альманах

И тут приехал хозяин. Вырвался на денек-другой, совместил служебное с личным.

Я как раз сибаритствовал на диване с томиком Сарояна, когда он открыл дверь своим ключом.

– Где Маша? – спросил он, едва поздоровавшись.

– Во дворе играет.

– Как играет? Одна!?

– Почему одна? С ребятами.

Он был поражен:

– Что вы мне тут говорите ерунду. Она не умеет играть с людьми…

Он нервно закурил.

Хлопнула дверь, в комнату ворвалась Маша.

– Дай денег, мы на видики сходим.

– Поздоровайся, – упрекнул я.

– Здравствуйте, дядя, – обернулась она, – вы извините, меня ждут ребята… Ой, папа!

Я ушел на кухню.

…А вечером он удивительно быстро опьянел, тыкал в шпроты вилкой и плакался, хая жену, потом вскидывался, кричал восторженно:

– Нет, не может быть, я, наверное, сплю, я же сам ее к врачам водил лучшим, она же дикой росла, с отклонениями.

Приходила Маша, он лез к ней с неумелыми ласками, Маша терпеливо говорила:

– Папа, ты сегодня пьяный. Я лучше пойду, у меня там книжка недочитанная.

– Не признает отца, не радуется его приезду, – он обращался ко мне, оставляя за мной старшинство в собственном доме.

Наконец он угомонился, лег спать. Я прибрал стол, заварил чай. На кухню зашла Маша, молча забралась ко мне на колени.

– Он скоро уедет, да? Ты сделай так, чтобы он поскорее уехал…

– Маша! – укоризненно посмотрел я на нее и пересадил на табурет. – Ведь он твой отец, как ты можешь так говорить? Он любит твою мать, любит, по-своему, тебя. Ты должна понять его, пожалеть иногда… А сейчас он в командировке, через несколько дней уедет. Ты уж не обижай его, ладно?

Утром этот большой, неуверенный в себе человек вдруг заявил:

– Не поеду сегодня в контору, проведем весь день вместе!

Произнося это, он обращался к дочери, а смотрел на меня.

И мне ничего не оставалось, кроме как сказать:

– Конечно, погуляйте с Машей… Ты, Маша, надень синий костюм, на улице прохладно. А я полежу, почитаю. Что-то ревматизм прихватил.

Выпроводив их, я врезал стакан коньяку и уехал в Домодедово.

Толчея аэропорта успокоила меня. Я бродил по залу ожидания, наметанным глазом определяя своих возможных клиентов, затем посидел в буфете, съел порцию шампиньонов и ломтик ветчины, выпил банку пива. Делать больше здесь было нечего… Дома было тихо и скучно. Я слил остатки коньяка в стакан, залпом проглотил, закусывать не стал. Подумал, что так недолго и в запой уйти. В это время хлопнула входная дверь, в прихожей загалдели, засмеялись. Маша, забежав ко мне в комнату, встревожено замерла:

– Пригорюнился? Зачем пригорюнился? Ты не болеешь больше?

В проем дверей просунулся папаша. Он был уже заметно под шафе:

– Как вы себя чувствуете? Мы тут накупили всякой всячины, решили дома поужинать… Я хотел в цирк, а она – домой, домой. Ох, ревную!

И опять потянулся скучный вечер с застольем, беспорядочной едой и питьем, откуда-то возникли соседи, называли меня чародеем, на Машу глазели, как на диковинный экспонат. Она насупилась, и я увел ее спать.

– Ты почитай мне, ладно? – попросила она.

– Сперва вымой ноги холодной водой, переоденься в пижаму, потом позовешь…

Пока мы разговаривали, все смотрели на нас с умилением, что ужасно меня раздражало. Может, я в зонах только об этом и мечтал, что когда-нибудь и кому-нибудь придется советовать вымыть ноги перед сном и именно холодной водой. И еще рассказывать сказки про царевну и драконов.

И в этот вечер фантазия ударила из моих уст хрустальным фонтаном. Я всегда умел сочинять разные байки, но выдумывать сказки экспромтом – это было со мной впервые. Я мгновенно сымпровизировал принца с авантюристскими замашками, одел его в темно-зеленый облегающий костюм с искоркой и отпустил на поиски приключений. Целью, к которой устремился мой принц, был заброшенный замок на краю земли.

Там происходят всякие чудеса, а какие именно – никто не знает. И никто оттуда не возвращается.

Мой принц мужественно одолел трехголового дракона, пересек озеро с мертвой водой, смел на пути к цели стаю кикимор во главе с лешим, добрался до замка, прошел сквозь анфиладу комнат со всякими страшилками, а в самой последней – узрел свой собственный облик в большом зеркале. Отражение так сильно потрясло его, что принц впал в меланхолию и вообще перестал куда-либо и к чему-либо стремиться. Так до сих пор и живет он около этого замка и разводит кроликов, чтобы не умереть с голоду.

Когда я закончил сказку, Маша шевельнулась, высунула подбородок из-под одеяла, с минуту полежала молча, тихая, посерьезневшая, затем произнесла почти с материнской интонацией:

– Ты не беспокойся, все будет хорошо, я знаю.

Я посмотрел на нее потрясенно, а Маша, повернув голову чуть набок, сонно прикрыла глаза.

Я вышел на кухню к гостям и стал с ними пить много и до мерзости жадно. Пьянел и понимал, что давно хотел этого – нажраться до одури. Движения собутыльников, обрывки их разговоров едва доходили до моего внимания и сознания, а потом и вовсе слились в беспрерывный и неясный шум…

Очнулся я от прикосновения к вискам чего-то холодного. С трудом разлепил веки, и сквозь густую и болезненную пелену похмелья едва различил Машу.

Она касалась моей головы ледяными ладонями, что-то речитативно произносила, но я не мог разобрать ни слова. Глаза болели, хотелось их снова закрыть, но какой-то непонятный страх удерживал меня от этого. Машино лицо медленно, словно проявляясь из-за призрачной пелены, стало приближаться ко мне. Затем лицо ее снова растворилось, остались отчетливыми только ее глаза, но со взглядом совершенно взрослой женщины – мудрой, многое понимающей. Поцелуй ее тоже был откровенно женским, но я чувствовал лишь бодрящую прохладу девчоночьих губ. Эта прохлада вдруг как-то внезапно разлилась по всему телу, и мне стало легко, спокойно, перестали болеть глаза, лопнули обручи, сжимавшие виски острой болью.

Я потянулся к странному лицу, мне очень захотелось еще раз испить исцеляющей прохлады ее губ и ладоней, но Маша отпрянула и по-матерински строго произнесла:

– Нельзя больше! Спи теперь!

Мне не хотелось спать, мне хотелось утвердить в теле эту ясность и легкость, но Машины ладони упреждающе стиснули мои виски:

– Спи, обязательно спи! Это хорошо – спать…

И я уснул!

Утром меня разбудил хозяин, смущенно предложил опохмелиться. Видно было, что ему неловко общаться со мной, его смущала моя свежесть после вчерашнего. Впрочем, меня она тоже смущала.

– Спасибо, я лучше кофе. – Я прошел в ванную, включил воду и вспомнил ночное происшествие. Если все приснилось, то почему нет похмелья? Я мылся и думал, думал и мылся, пока Маша не постучала и не спросила: не утонул ли я? Точь-в-точь, как я ее часто спрашивал. Приснилось, решил я, утираясь. Надо какую-то бабу найти, чтоб не чудилось разное.

Хозяин звонил в свое министерство. Он решил еще денек сачкануть от дел и, вроде, договорился. Он все же опохмелился и стал собираться с Машей на ВДНХ. Звали и меня, но я категорически отказался.

Из дома я ушел после них, долго бродил по улицам, пообедал в чебуречной, посмотрел какой-то индийский двухсерийный фильм и уже к вечеру очутился на Красной Пресне. Я пошел в сторону сахарной фабрики имени Мантулина и наткнулся на маленькую церквушку, где толпился народ. Тихие голоса, благовонный запах ладана, купол свободного воздуха над головой, благочинная обстановка и слабый, но красивый голос священника. Я подошел к амвону почти вплотную и долго стоял, погруженный в себя.

У метро меня заинтересовала девушка в зеленом плаще – она стояла, откинув головку чуть назад, чутко смотрела по сторонам. Я подошел и спросил:

– Девушка, скажите, сколько времени, а то я в Москве впервые, да и как еще познакомиться, когда имени не знаешь?

Она улыбнулась и сказала просто:

– Я сегодня одна, похоже. Только не берите в голову разные глупости.

– Как я могу их взять в голову? Там уже от старых глупостей места нет, куда же новые брать. Есть хотите?

В ресторан она идти отказалась, видимо, посчитала свою одежду слишком скромной, но мы неплохо поужинали и в шашлычной. Кормили там на редкость скверно, но Таня ела с завидным аппетитом, видимо, ее гипнотизировали все эти названия: сациви, шашлык на ребрышках, лобио, лаваш. Пила она тоже активно, быстро опьянела и сообщила, что живет в общежитии, что я ей нравлюсь, что учится в торговом техникуме. Я пригласил ее покататься по вечерней Москве, она с радостью согласилась, а в такси охотно отозвалась на поцелуй.

Я еще не назвал шоферу конкретного адреса, и он просто мотался по городу, поглядывая ехидно в зеркальце, а я наглел, лаская молодое тело и обдумывая, куда ее везти: за город или шофер поможет найти койку на ночь, когда машину тряхнуло.

– Подбросьте с ребенком, – прогудел мужской голос.

– Ты что же под колеса лезешь, не видишь, – занят! – заорал шофер.

– Девочке моей плохо!

Я выглянул и увидел Демьяныча с Машей на руках. Сердце захолонуло:

– Что, что случилось?!

Я затаскивал их в машину, отнимал у него Машу, а он растерянно сопротивлялся.

– Заснула почему-то, – сказал он, – капризничала все, домой просилась, а потом села и идти не может.

– Что за чушь! – Я приподнял ей головку, потер гречки, дунул в лицо.

Маша открыла глаза:

– Я спала, да? Ты почему ушел? Ты не уходи, ладно?

Она снова закрыла глаза и всю дорогу тихо посапывала, может, спала. У дома легко вышла из машины, притопнула. Я попросил водителя подбросить молчавшую, как рыба, девушку до дома, дал ему деньги и пошел в подъезд. Маша обложила меня нежностью со всех сторон, мне грозило преображение в крупного ангела…

Прошло несколько дней. Счастливый отец уехал в Красноярск. Он хотел забрать Машу, но я убедил его повременить, так как резкая перемена климата и обстановка могут быть для нее неблагоприятными. Он оставил мне пачку денег и пригрозил выслать еще. Он даже помолодел. Неплохой, наверное, был он человек, счастливый своим незнанием себя самого, дочки, меня.