Антология альтернативной литературы 1. Альманах

В той книжке, где я впервые увидел ее фотографию, было несколько снимков. И Сара – а значительно позже я выяснил, что ее именно так зовут, ничего такого, не подумайте, в Америке просто распространено это имя – вполне могла не дойти до моего сердца. Так и остаться красивой двадцатилетней девчонкой с задумчивым взглядом в океан, и двумя дельфинами у своих крепких ляжек. М-м-м, что за ляжки. Уверен, даже дельфины, – они ведь тоже млекопитающие и теплокровные, как мы! – мечтали вдуть ей, этой девчонке, волосы которой с лентами развевал ветер. И именно в тот-то момент фотограф – я до сих пор, а ведь прошло двадцать пять лет, ревную ее к нему, – нажал на «спуск». Боже, надеюсь, спустил он лишь образно, иначе я не переживу этого. Детские шрамы болят до скончания жизни, не так ли? Ничего не заживает, все это просто чушь. Но тогда я об этом не думал. Мне было десять с половиной, почти одиннадцать! И я отчаянно старался выглядеть и думать как парень постарше, потому что учился с ребятами постарше. Это обязывало. А еще я плавал, и довольно серьезно, поэтому на соревнованиях то и дело выигрывал призы. А так как это был СССР, – к черту стяжательство, – то ничего ценного нам не дарили. То книжки со спортивными очерками, то наборы для занятий физкультурой дома, и много-много всякой всячины. Особенно много нам почему-то дарили книг про море, ныряльщиков и тому подобную хуйню. Видимо, они думали, что раз ребята плавают, то и книжки им нужно дарить про воду. Это было все равно, что подарить бляди фаллоимитатор.

Книгу «Человек-дельфин» я выиграл в Заполярье.

На семнадцатой странице этой феерической хуйни, написанной сумасшедшим французом Жаком Майолем, была фотография японской женщины-ныряльщицы «ама». Эти девчонки ныряют в чем мать родила. У них только веревочный поясок, и пышная черная мохнатка. У всех. И сиськи. Само собой, первое, что я сделал с книжкой Жака Майоля, дочитав ее до семнадцатой страницы – заперся с ней в туалете, и сдрочил. Аккуратно вытерся, и вышел. Сел у себя в комнате и продолжил читать.

Жак Майоль, как и все французы, был безумным, восторженным кретином.

О-ля-ля! Он верил, что люди произошли от дельфинов, любил дельфинов, плавал в американском океанариуме с дельфином, описал историю своих отношений с дельфином Клоун, и, я был в этом практически уверен, он ебал эту дельфиниху. Пялил ее тайком вечерами при свете звезд в океанариуме. И, как и все сумасшедшие, этот Майоль был невероятно везучим. Он погружался без акваланга на большие расстояния, и даже пару раз побил мировой рекорд. Его предел был сто пять метров. Наверное, это трах с дельфинихой его так вдохновил.

В общем, книга мне понравилась.

Я даже прочитал страниц тридцать еще, и подумал, что буду дрочить на фото японской купальщицы. Крепенькой низенькой японской прошмандовочки с колючим кустом между ног, японки, уходящей в глубину, и болтающей ногами – именно в этот момент ее и подловил фотограф – как случайно перевернул страницу, зная, что она будет последней.

Тут-то я и увидел Ее, и японка была безжалостно выброшена из моего сердца. В воду. Бульк.

На меня глядела богиня в розовых плавках-шортиках, джинсовой рубахе, крепкими полными ляжками, крупноватым носом, чуть продолговатым лицом, небольшой, но высокой грудью и ветер дул ей в лицо, а она глядела, полуотвернувшись, в Океан, и я понял, что влюбился. Это следовало обдумать.

Я взял книжку и пошел в туалет.

* * *

При переезде в сраную Молдавию я оставил в этом сраном Заполярье все свои ценности – коробку с медалями и грамотами. Но книга «Человек-дельфин» была со мной. Сара, – а я узнал, как ее зовут, догадавшись просмотреть перечисление списка изображений и их авторов в конце книги – была со мной. Я уже точно знал, что мы с Сарой поженимся, когда я стану побольше. О, исключительно в плане роста, конечно. С остальным был полный порядок – в раздевалку, посмотреть на чудо природы, приходили парни из девятого класса.

Ну, у него и яйца, ну у него, бля, и член! – говорили они. – Это в его-то одиннадцать!

Одиннадцать и четыре месяца, – поправлял я, – почти одиннадцать с половиной, значит, практически двенадцать.

Они добродушно смеялись, а на тренировках на меня поглядывали, перешептываясь, девочки. Но мне было пофиг. Я знал, что отдам всего себя Саре, только Саре, исключительно Саре. Я был ее рыцарем. Мне было пофиг, что найти ее будет делом трудным, практически невероятным. Но я не мог глаз отвести от ее фотографии. Часами сидел, глядя на нее и Океан за ее плечами, на дельфинов этих сраных у ее ног, и думал, думал, думал. Как мы встретимся, как я подойду к ней, и как сладко сожмется у нее сердце. А пока сжималось оно у меня. Ну, и не только сердце. Конечно, приходилось дрочить. Как-то раз я, в качестве эксперимента, спустил прямо на снимок. Ничего особенного, а пятно пришлось затирать. Так что я больше этого не делал. А Сара как была богиней, – чистейшей, красивейшей – так ей и осталась, хоть на ее шортах-трусиках и появилось небольшое пятно.

Только сейчас я понимаю, что это она потекла.