Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

Для Бенедикт, так же как для Боаса и Сепира, особенность культуры заключается не в том, что она – система, организованная не так, как отдельная личность, а в том, что она имеет историю – аналог биологического роста. То есть культура не создается и не может быть создана de novo в каждом новом поколении. Возражение направлено против одномоментного психологического объяснения, а не против психологической трактовки как таковой. Одной только психологии не достаточно; ряд неизвестных случайностей, определяющих принципы отбора, действующие в каждой конкретной культуре – это случайности истории.

Однако онтогенетические соображения, которые начали занимать Сепира в конце его жизни, остались для Бенедикт, нелингвиста, несущественными. Сепир же, не задававшийся вопросом об источнике скользящего ударения в английском языке, заинтересовался тем не менее причиной возникновения эскимосской экстравертности, которая, на его взгляд, заключалась в кумулятивном характере развития общества. Бенедикт, нелингвист, в значительной степени отстаивала позицию лингвиста, выявляя паттерн и демонстрируя результат его действия, но не ища причин его происхождения. Мид справедливо заметила, что даже в последней книге Бенедикт – «Хризантема и меч» – проблема воспитания детей осталась за рамками ее исследования (Mead, 1949, р. 461).

V. «Культура» культуры и личности

Допустимо использовать модель культуры, основанную на аналогии с языком, но такой путь часто недостаточен и обманчив. В лингвистике можно анализировать язык как фонологическую или морфологическую системы, проявив при этом незнание как источников грамматических механизмов, так и тенденций дрейфа. Чтобы написать учебник грамматики, совершенно необязательно знать эти источники. Так же можно исследовать идеи, позиции и ценности членов общества или демонстрировать, как согласуются между собой эти ориентации и как они управляют поведением в некоторых сферах жизни. Было бы неверно, однако, написать монографию, озаглавленную «Коммуникативная сеть батонга», в которой шла бы речь лишь о фонологии, морфологии и лексике и в которой не обсуждалось бы, кто с кем, когда и на какую тему общается. Описание языка может быть существенным для понимания содержания коммуникации, но оно не дает информации о сети коммуникации. Члены группы участвуют в сети, а не разделяют ее. Таким же образом из описания совокупности ценностных ориентации не возникает важнейших системных черт культуры, таких, как взаимоотношения между технологией и средой, между результатом этого взаимодействия и экономическими структурами, между этими структурами и политическими единицами и т. д. И не могут возникать. Это два разных типа систем. Когда они смешиваются (ведь культурная система, о которой я упомянул, не может не приниматься в расчет даже самым отъявленным психологизатором), это смешение, похоже, влечет теоретиков к различным попыткам поиска решений – но ни одна из них не бывает удачной.

Первое решение – «затемняющее»; оно состоит в стремлении стереть различие между индивидом и культурой на основе утверждения либо того, что они изоморфны, либо того, что они идентичны, либо того, что культуры подобны индивидам, с той лишь разницей, что у первых длиннее история. Позиция Бенедикт стоит где-то в этом ряду. Это решение разрушает поле культуры и личности, делая невозможным какое-либо сопоставление, В той степени, в какой культура и личность оказываются идентичны, между ними не существует взаимодействия.

Второе решение возникает из потребности объяснить, а не просто констатировать. В нем присутствует попытка найти источники конфигураций (снова вспомним ценностные ориентации), в которых усматривается стремление к выражению и доминированию над новыми культурными материалами в данной культуре. В конце концов, с интеллектуальной точки зрения не слишком убедительно выглядит простое утверждение, что конфигурации – результат причуд истории. И тогда возникает соблазн обратиться к паттернам социализации, к раннему паттернированию личности как к источнику культурной конфигурации. К этому решению к концу своей жизни обратился Сепир, хотя нельзя сказать, что он принял его чистосердечно или без каких-либо оговорок. Это редукционистское решение. В нем допускается тезис о том, что культурный строй может быть объяснен через ориентации составляющих его индивидов, что создает проблему особого рода, так как вновь неизбежно встает вопрос о том, почему индивиды продолжают разделять одни и те же ориентации. (Та же проблема может возникнуть и из «изоморфного» взгляда.)