Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Берло. Машина не задавит меня так быстро! Найди себе ту, что попадет под машину!

Спроль. Задавит или не задавит, расходы на похороны входят в брачные условия.

Берло. Это несправедливо, но я постараюсь пойти тебе навстречу: расходы на погребение — за мной, но я не могу тратиться на памятник и участок под могилу.

Спроль. Памятник уступаю, участок — требую.

Берло. За твой счет.

Спроль. Входит в брачные условия.

Берло. Шмуэль, я очень за тебя хочу, но я вправду дошла в своих уступках до края, я шла тебе навстречу во всем, во всем, однако участок я просто не могу тебе уступить, я просто совру сама себе, если скажу тебе, что я могу, просто не могу. Хочу, но не могу.

Спроль. Входит в брачные условия.

Берло (с внезапной горячностью). Шмуэль, любимый, усатик мой, к чему эти счеты? Жизнь проходит.

Спроль. Это ты уже говорила.

Берло. Он всерьез, этот Цингербай, он влюблен, он завтра сделает мне предложение, которое я приму, ты меня навсегда потеряешь.

Спроль. Раз так, иди к Цингербаю, чего ты ждешь? Он тебя не распаляет, но платит.

Берло. Распаляет точно так же, как ты, не обольщайся. Что ты, что он, что остальные — один и тот же мужик, только презервативы разные.

Спроль. Спокойной ночи.

Берло (прижимаясь к нему). Нет, Шмуэль! Минутку! Прости меня!

Спроль. Я не брошу хорошие деньги на ветер, я не сделаю ничего такого, чего я и мой покойный отец себе не простили бы. Ясно? (Берло плачет.) А ведь когда-нибудь в будущем могло бы быть «Берло, Спроль и сыновья». (Она отчаянно рыдает. Он отрывает ее от себя.)

Берло. Вот так… никогда не получается… ничего не могу… как это… два взрослых человека… не могут… в этом мире… кончить… дело.

Спроль (уходя, про себя). Ах, если бы только можно было жить так, как смотрят кино, сидеть себе в сторонке, глядеть, как перед тобой движется жизнь на освещенном полотне, все эти страсти, любовные истории, катастрофы, сложности — все суетится и проходит перед твоими глазами, не задевая тебя, а ты, в темноте, уплатив всего несколько фунтов, сидишь себе в кресле с шоколадкой во рту и смотришь, только смотришь…

(1988)

Перевел Валентин Красногоров. // «Двадцать два», 1997, № 103, Тель-Авив.

Далия Равикович (р. 1936)

Ты же помнишь… Пер. Р. Левинзон

После того, как все уходят,
остаюсь со стихами наедине,
некоторые стихи — мои,
а некоторые — чужие.
Стихи, написанные другими поэтами,
я люблю больше.
Я остаюсь одна в тишине,
и тает в горле комок,
который душил меня.
Я остаюсь.
Иногда мне хочется, чтобы все ушли.
Писать стихи — это, пожалуй, приятно.
Сидишь в комнате — а стены становятся выше,
краски — ярче,
голубизна платка приобретает глубину колодца.
Ты хочешь, чтобы все ушли,
ты не знаешь, что с тобой.
Подумай о том, о сем, а может, еще о чем-то.
Потом — все пройдет, останется — чистый кристалл,
а после — любовь.
Нарцисс вот так любил себя,
Но глуп тот, кто не знает, что и ручей он тоже любил.
Ты сидишь одна,
и болит твое сердце, но оно не разорвется.
Тихо-тихо стираются выцветающие образы,
потом стираются изъяны…
А после — в полночь — восходит солнце.
И темные цветы ты помнишь.

Ты же помнишь, наверное.

Кто полагает, что солнце зайдет по его желанию, — глуп.
Солнце всегда слоняется, бродит к западу, к островам.
И к тебе выйдут солнце и луна, лето и зима.
Сокровища, которым нет конца.

(1964)

Перевела Рина Левинзон. // Я себя до конца рассказала. 1981, 1990, Иерусалим.

Гордость Пер. Р. Левинзон