Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

«Повелел бы Бог, — думает душа, — взвесить все добрые и нечестивые дела вселенной, стрелка весов тоже не колебалась бы, стояла бы на одном месте… И вселенную принудили бы скитаться между светлым небом и мрачной геенной. А ангел-покровитель вечно боролся бы с ангелом-обвинителем, как вечно борется свет с тьмой, тепло с холодом, жизнь со смертью.

Вселенная колышется, но она не в состоянии ни подняться, ни спуститься. Поэтому всегда будут свадьбы и разводы, рождения и похороны, любовь и ненависть. Всегда, всегда…»

Вдруг раздался звук рогов и труб… Душа видит немецкий город (средневековый, разумеется). Покривившиеся стены сжимаются кольцом вокруг ратуши. На площади толпится народ в цветастых костюмах. Много голов смотрит из окон, многие сидят на балконах или лежат на крышах домов.

У ратуши стоит стол, покрытый зеленой скатертью с золотой бахромой. За столом — члены магистрата в бархатных костюмах с застежками, в собольих шапках с белыми перьями и бриллиантовыми запонками. В самом центре сидит сам магистр. На голове у него покачивается искусно сработанный бронзовый орел.

В стороне стоит еврейская девушка, неподалеку от нее десять ландскнехтов в натянутых поводьях держат дикого коня. Магистр поднимается со своего места, берет в руки бумагу и читает приговор: «Эта девица-еврейка совершила тяжкое преступление, которого даже милосердный Господь никогда не простит ей. Она украдкой вышла из гетто в дни святого праздника нашего и расхаживала по нашим чистым улицам. Своими бесстыжими глазами она оскверняла наше священное шествие, наши святые иконы, что мы с молитвою и под барабанный бой несли по городу. Проклятые уши ее вобрали пение наших в белое одетых детей и звук святых бубнов.

Кто знает, не дьявол ли эта девица? Чего хотел этот дьявол в образе красивой иудейки? Нельзя отказать ей в красоте. О, на это дьявол мастер! Посмотрите, — обратился магистр к народу, — на дерзкий взгляд, на невинно опущенные ресницы. Взгляните на это бледное лицо, которое стало еще бледнее за время пребывания в тюрьме. Посмотрите на ее длинные тонкие пальцы, сквозь которые просвечивает солнце. Дьявол задумал развратить святые души. Это ему удалось. Один из рыцарей не устоял и крикнул во время шествия: „Посмотрите на эту красавицу!“

Наши стражники поймали ее. Дьявол даже не сопротивлялся. Иначе и быть не могло. Стоит чистым дотронуться до нечистого, как он немедленно теряет всю дьявольскую силу свою. И вот наш приговор о дьяволе в образе иудейки: привязать ее длинные волосы к хвосту дикого коня. Пусть он несется по нашим улицам и тянет за собой девицу, посмевшую нарушить наш святой закон. Пусть кровь иудейки омоет камни, оскверненные ее ногами!»

Раздался неистовый вопль одобрения. Когда публика успокоилась, спросили девушку, какое будет ее последнее желание.

— Прошу несколько булавок, — ответила она.

— Она повредилась умом от страха, — сказал магистр.

— Нет! — спокойно ответила девушка. — Именно это мое последнее желание. Булавки!

Ее просьба была удовлетворена.

— Теперь привяжите ее, — распорядился магистр.

Стражники приволокли девушку и привязали ее черные длинные косы к хвосту дикого коня.

— Дайте дорогу! — крикнул магистр.

Поднялся страшный шум. Все ринулись к лошади: кто с кнутом, кто с нагайкой, а кто просто с платком.

Лица горели, глаза блестели. Никто в шуме не заметил, как осужденная приколола край платья к своим ногам, глубоко воткнув в них булавки. Девушка позаботилась, чтобы тело ее не заголилось, когда ее будут волочить по улицам города.

Только душа-странница это заметила.

— Дорогу лошади! — распорядился магистр.

Ландскнехты отпустили коня. Он сорвался с места. Свист нагаек, кнутов и платков напугал его. Испуганный конь обогнул рынок и понесся по улицам и переулкам…

Душа-странница успела вытащить окровавленную булавку из ноги девушки и полетела к небу.

— Еще один! — напомнил ей ангел.

4 Третий дар

Снова ближе к земле спускается душа. Только еще один дар достать бы ей.

Проносятся годы, и снова скорбит душа. Мир, кажется ей, сделался еще меньше, и люди совсем измельчали, как и их дела, добрые и злые.

Подумала душа: «Если Бог, да будет благословенно имя Его, остановил бы движение мира и судил бы его сразу целиком и полностью, что получилось бы? У весов Всевышнего появился бы ангел-заступник с белоснежным мешком в руках и ангел-обвинитель с грязным. Из них на чаши весов посыпались бы одни мелочи. Стрелка неподвижно застыла бы посредине. Ничтожно малые „дела“, одни пылинки-былинки. Какой тут вес и перевес! Как поступил бы Бог в таком случае? Какое решение Он принял бы? Вернулся бы к хаосу и к тьме над бездной[89]? Или сказал бы миру: лети, лети, впредь пребывай между геенной и раем, любовью и ненавистью, слезой умиления и дымящейся кровью, между колыбелями и гробами…»

Но душе было суждено освободиться от этих грустных раздумий. Звуки барабана отвлекли ее. Где она?