Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

— Да как же я могу быть спокойным, — возразил я, — видя твои безграничные страдания?.. О, будет ли конец твоему беспредельному горю, когда же, наконец, перестанешь ты быть клячей?!

— Тогда, когда люди будут умнее и добрее, — ответила кляча, — когда перестанут тиранить друг друга, когда волк с овечкой и медведь с теленком будут пастись вместе[85]…

— О! — произнес я со вздохом. — Еще очень и очень далеко до той поры.

Я долго стоял в раздумье. Но кляча прервала его.

— Что это ты так сегодня грустен и задумчив? — спросила она. — Ты, должно быть, слишком утомлен. Ложись и засни немного.

— Чтобы я заснул! Чтобы я спал в то время, когда ты страдаешь! — воскликнул я. — Могу ли спать, когда тебе нужна помощь!

— Ты говоришь так горячо потому, — снова прервала меня кляча, — что ты еще очень молод. Погоди, остынешь. Поверь, что впоследствии станешь таким же безответным и мирным волом, какими все становятся.

— Нет, по-видимому, ты во мне ошибаешься! Если бы ты знала, что происходит в душе моей. Если бы ты знала, как я забочусь о тебе…

— Интересно, право, послушать, какие услуги ты мне оказал?

Я вынул из кармана лист бумаги и обратился к ней:

— Вот письмо, которое я писал о тебе в «Общество покровительства животным» после того, как узнал твою горькую участь:

«Так как гуманность и доброе отношение к окружающим за последнее время развиваются все более и более, и не только к людям, а даже и к животным, то мы можем смело назвать наш век „веком прогресса“!»

— Какое красноречие! — прервала кляча ироническим тоном.

— Нет, ты дай мне высказаться, — запальчиво перебил я. — Вот что я пишу дальше:

«А так как я имею честь быть одним из членов известного и уважаемого всеми „Общества покровительства животным“, то считаю себя обязанным довести до его сведения о существовании в нашем округе какого-то божьего создания, не имеющего даже названия, так что я сам нахожусь в затруднении относительно того, как назвать его. Назвать клячей вполне — нельзя, потому что эта кляча имеет сходство с человеком, а назвать человеком невозможно потому, что она кляча. Но дело, впрочем, не в названии, а в том, что это несчастное существо сильно бедствует. Всякий, кому хочется, распоряжается ею, так что она постоянно находится под игом тяжелой работы, и, ко всему этому, члены нашего Общества смотрят на это равнодушно; поэтому я решился обратить на это несчастное существо ваше внимание, добрейшие представители уважаемого Общества, — пощадите и помогите! И пусть несчастная будет знать, что еще жив Бог в душе людей, и что для ее защиты существует „Общество покровительства животным“!»

Окончив читать свое письмо, я вынул из того же кармана другой лист бумаги и прочитал ей ответ «Общества»:

«В ответ на вашу просьбу относительно той клячи и того существа, которое даже трудно назвать как-нибудь, мы, представители комитета известного вам Общества, уведомляем, что, кроме вас, мы получили еще разные прошения от многих относительно ее же. Многие жалуются на тех, которые мучают и терзают ее, описывают ее несчастное положение и умоляют о том, чтобы мы предложили всем нашим агентам и членам обратить особенное внимание на истязания несчастного животного и прекратили бы наконец их. Многие же из написавших нам про клячу говорят совершенно противное. „Вы не можете и не должны, пишут они, иметь какие-либо претензии на тех, которым иногда и случается ударить клячу: без этого буквально невозможно обойтись“. Они объясняют это тем, что кляча ведет себя совершенно непозволительно. Станешь ее запрягать, она дыбом становится; загляделся как-нибудь, она уже из оглобель вон выскочила; или еще лучше — ударит кого-нибудь задом. Само собой разумеется, что тут без нагайки никак невозможно обойтись. Кроме того, она ужасно отвратительна по наружному виду. Что же касается работы, то для иной она и вовсе никуда не годна. А если еще прибавить, что она очень часто топчет и пожирает хлеб и причиняет бедным мужикам громадные убытки, — то выходит, что Обществу вовсе не следует взыскивать со всякого, кто иногда ударит ее.»

Такие доносы заставили клячу тяжело вздохнуть. Она не произнесла ни одного слова, но все-таки стала слушать еще внимательнее.

Я же продолжал:

«Выслушав обе стороны „за“ и „против“ и собрав некоторые сведения от наших агентов, мы, представители комитета, постановили назначить особую комиссию, для рассмотрения и расследования дела этой клячи и для улучшения ее участи.

После того, наведя, наконец, верные и точные справки, комиссия пришла к следующему заключению: во-первых, снять с нее паршивую гриву, тщательно вычистить ее и выдрессировать немного, чтобы она не пахла мужиком; во-вторых, заставить ее, чтобы она сама желала учиться красиво шагать и правильно танцевать со всеми тонкостями, какие требуются от всех учено-дрессированных кляч[86]. Тогда только Общество будет покровительствовать ей и не допустит, чтобы ее обижали А пока необходимо смотреть за ней, чтобы не портила хлеба да не вредила другим.