Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Александр Зискинд Рабинович в своей повести «Аль ха-перек» («Насущные вопросы», 1888) выдвигает те же тезисы, но в более откровенной форме. Он обрушивается на писателей-маскилим, которые с издевкой высмеивали традиционное еврейское целомудрие в семейной жизни. Рабинович порицает их за то, что они «с энтузиазмом боролись» за романтическую любовь, то есть ухаживание и флирт, против таких ценностей прошлого, как скромность и нравственность. Его герой Ехиэль, молодой «фанатик» Гаскалы, начал с неприязнью относиться к своей верной жене только потому, что она не соответствует образу современной образованной женщины. Он влюбляется (хотя любовь эта надуманная — дань модным лозунгам) в некую Санетту, карикатурный персонаж — псевдопросвещенную, но очень хорошенькую девицу. После смерти жены Ехиэль понимает, что вся его «Гаскала» — это не более, чем набор наивных и весьма обманчивых идей. Тем не менее, он продолжает держаться своих заблуждений и дает дочери «приличествующее» мелкобуржуазной среде образование, по сути, снобистское, так как надеется, что «однажды она сможет выйти замуж как минимум… за профессора». И опять его постигла неудача: дочь выходит замуж за мелкого служащего и принимает христианство. В повести прослеживается идея «преступления и наказания», и в этом, по мнению автора, заключается ее дидактический смысл. «Преступление» состоит в ложных идеях Просвещения и феминизма и в отрицательном вкладе ивритских писателей, создающих на основе этих идей псевдомир. «Наши современные ивритские писатели, — заявляет рассказчик, — всеми силами старались пересадить в наш виноградник чужой росток… злостную „романтическую любовь“… и приложили все усилия к тому, чтобы развратить дочерей Израилевых. Эти писатели не понимали, что в еврейской жизни и обществе есть место только для одного вида любви… любви к своей семье… к своей суженой жене, в соответствии с еврейским законом и священной традицией».

В заключение скажем: феминистская идеология была одной из стержневых и неизменных тем в художественной литературе Гаскалы во второй половине XIX в. Не пытаясь охватить все аспекты проблемы, я коснулся здесь разных литературных моделей феминистского движения в ивритской беллетристике Гаскалы, разных его направлений и истоков и представил их в качестве иллюстрации отношения к просвещению и реформам, с одной стороны, и к традиционным нравственным и общественным принципам, с другой. Есть, без сомнения, и другие фундаментальные вопросы, касающиеся исследования литературы Гаскалы в феминистическом контексте. Например, существовало ли где-либо, кроме романов, организованное еврейское движение в защиту прав женщины в Восточной Европе XIX в.? Насколько искренне писатели-маскилим следовали своим убеждениям, когда высказывали отношение к теме феминизма в создаваемых ими романах и рассказах? До какой степени в их произведениях нашли отражение подлинные общественные реалии и непосредственные социальные потребности? Хотя некоторые из этих вопросов так или иначе были затронуты мною в данной статье, они заслуживают самостоятельного исторического и социологического исследования. Настоящая статья видит свою задачу в том, чтобы вычленить и обнажить именно литературные аспекты данной темы, т. е. освещает лишь одну плоскость более общей перспективы.

(1990)

Менделе Мойхер-Сфорим (1836-1917)

Кляча (Фрагменты повести [83] ) Пер. И. Бунин

Однажды, в прекрасный летний день, я долго бродил по полям, расстроенный физически и нравственно до невозможности. Голова кружилась, в виски стучало, сердце билось учащенно — короче, я был развинчен и расклеен хуже обыкновенного. Совершив порядочный моцион, я до того устал, что ноги мои подкосились, и я полетел куда-то. Во время моего полета мне казалось, что происходит крушение мира. Я хотел за что-нибудь схватиться, но руки и ноги мне не покорялись. И вдруг мне показалось, что душа моя покинула тело, и я стал совсем иным, как будто вновь переродившимся, превратившимся в какое-то неопределенное существо. Чудная, как будто новая, природа окружала меня, и я совсем забылся, очаровался ею.

Налюбовавшись природой, я стал глядеть вдаль, где пестрели барские волы, ослы и лошади, из которых многие имели аттестаты своего знатного происхождения. Они свободно ходили по прекрасному пастбищу, забегая иногда даже в хлеба бедных мужиков. Как вдруг издалека послышался гам, крик и лай собак. Шум все удалялся и удалялся. Я заинтересовался, встал и, пройдя небольшое расстояние, увидал на лугу такую сцену: шалуны мальчишки со всех сторон гнались за какою-то тощей, убогой клячей, натравливая собак и осыпая ее градом камней. Я как член «Общества покровительства животным» возмутился до глубины души.

— За что вы терзаете эту несчастную клячу? — спросил я, подходя к «босой команде».

Но нахалы не обратили на меня никакого внимания. Только некоторые захохотали в ответ на мои слова.

— Как же вам не жалко мучить божье создание? — повторил я.