Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

— Странный вопрос. — возразили с насмешкой нахалы, — а почему эта красавица пасется здесь?

— Как почему?.. Да ведь здесь пасется весь городской скот.

— Городской скот — это дело другого рода, он имеет право, а она нет.

— Мерзавцы! — крикнул я. — Ведь она тоже имеет хозяина, который платит все требуемые налоги наравне со всеми горожанами, следовательно, она такая же городская скотина.

— Да вот в этом-то и главный вопрос: городская она или нет, — возразили мне.

— Да наконец, как бы там ни было, вы не должны забывать, что она голодна.

— Да черт с нею! Какое нам дело? Зачем она пристала к нам и обжирает городской скот!

— Разбойники! — вспылил я, потеряв всякое терпение. — Почему вы не обращаете внимание на городской скот, который жрет хлеба трудившихся в поте пахарей, а несчастной кляче жалеете немного травы?

— Ха, ха, ха! — захохотали громко наглецы. — Он еще сердится да вопросы какие-то странные задает! Пойдем, ребята! С ним и разговаривать не стоит.

И они снова бросились к кляче с камнями и с собаками. Долгое время ее гнали, терзали, травили собаками, пока наконец она не попала на зыбкое место, где и увязла в грязи.

Наступила лунная, тихая ночь, звезды сверкали на чистом небе, как бриллиантовые. Городское стадо давно уже выпило свое обыкновенное пойло и, после того как его выдоили, покоилось в хлевах, погруженное в сладкий сон. Я достал охапку свежего сена, чтобы отнести горемычной кляче как честный член «Общества покровительства животным». Она была так несчастна на вид, что можно было подумать, что это дохлая лошадь.

— Кось, кось! — сказал я ей на лошадином диалекте, погладил ей гриву и положил принесенное сено под самый нос.

Она подняла голову и с удивлением поглядела на меня.

— Кось, кось, кось! — повторил я на понятном для нее языке.

— Здравствуйте, молодой человек! — произнес кто-то глухим голосом.

Услышав такой внезапный привет, я чуть не умер от испуга; кто же мог со мной говорить, когда вокруг меня не было ни одной человеческой души?

— Не пугайтесь, молодой человек! — повторил неизвестный мне голос. — Не бойтесь и не теряйте присутствия духа. Это я, кляча, говорю с вами.

— Кляча?! — крикнул я не своим голосом, побледнев и застыв от страха, как статуя. — Как, разве кляча в состоянии говорить?

— Ничего тут нет удивительного, подобные случаи повторялись неоднократно; начиная от ослицы Валаама[84], лошади и ослы ораторствовали доныне.

— Ах, да! — воскликнул я, вспомнив о тех происшествиях, которые я зубрил для экзамена. — Но ведь ты кляча.

— Для вас безразлично, если бы и кляча… Но только будьте покойны, что с вами говорит не кляча.

— То есть как же это? Прежде ты уверяла, что ты кляча, а теперь сама себе противоречишь? Нет, должно быть, ты нечто иное, вроде…

— Вроде черта, вы хотите сказать, — прервала она. — Нет, мой друг, вы ошибаетесь, я не черт и не кляча, повторяю вам. По внешности я действительно кляча, но на самом деле не то. Если бы знали, что я пережила, то не удивлялись бы!

Говоря это, она смотрела прямо на меня, и лицо ее выражало столько муки, столько перенесенных напрасных обид, что у меня сжалось сердце! И вдруг, вместо мнимой клячи, передо мной, к великому моему изумлению, выросла какая-то странная человеческая фигура.

— И давно ты так страдаешь? — спросил я.

— О, давно уже! С тех пор, как брожу в изгнании.

— Как же это случилось, расскажи, пожалуйста, — стал я упрашивать.

После долгого размышления «кляча» тяжело вздохнула и начала:

— Жил некий прекрасный и умный принц, который обладал всеми хорошими качествами. Он был обращен врагами в клячу, и теперь всякий почему-то считает своей обязанностью бить ее и почаще морить ездою.

Рассказ этот поразил меня до глубины души.

— Где же находится в настоящее время этот злополучный принц?

— Злополучный принц лежит перед вашими глазами в образе клячи.

…Прошло много времени. Как-то в городе я наткнулся на такую картину: городовые ведут какую-то лошадь и зверски бьют ее.

Как член «Общества покровительства животным», я сейчас же подошел к городовым и попросил, чтобы они оставили мучить несчастную. Но, приближаясь к ним, я похолодел даже: я ее узнал! Это она, бедная моя кляча!

— Зачем вы так беспощадно бьете ее? — спросил я блюстителей порядка.

— Вот еще вопрос! — ответили мне. — Как будто запрещается бить такую паршивую тварь!

— Куда же вы ее ведете?

— В полицию.

— Ну, а бить-то зачем же?

— Не бить — эффекта нету, как-то скучно, словно свадьба без музыкантов. А то ли дело, когда заедешь туда и обратно в морду!

Я подумал-подумал, сунул руку в карман, и за несколько копеек кляча была свободна. Полицейские взяли с меня только условие, чтобы я подальше выпроводил ее из города.

Я принужден был выполнить условленный долг и отправился вместе с клячей в путь.

Но представьте себе мое положение, когда изнемогшая, еле передвигающая ноги кляча стала, как говорится, в пень и ни с места? Долго я стоял с нею на выезде, пока, наконец, она стала передвигать ноги.

Наконец мы остановились на отдых в каком-то лесу, и кляча спросила меня:

— Скажи, пожалуйста, кто заставляет страдать тебя вместе со мною?