Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Душа-странница не узнает ни времени, ни места. Но она видит площадь у тюрьмы. Солнечные лучи цепляются за железные прутья маленьких окон. Они скользят и по ружьям, что солдаты прислонили к стенам тюрьмы. С нагайками в руках солдаты построились в две шеренги друг против друга. Будут гнать «сквозь строй».

Кого?

Какого-то человека в рваной рубахе на тощем теле и с ермолкой на полуобритой голове.

За что?

Кто знает? Давным-давно это было. Не за воровство ли, не за убийство ли? Скорее всего, навет[90]…

Солдаты смеются; зачем их так много, осужденный не выдержит, на полпути помрет.

Но вот человек пошел между шеренгами. Его бьют, а он не падает.

Солдаты злобствуют. Как, он еще жив! Он еще двигается!

Нагайки свистят, удары становятся все сильнее и сильнее. Тело человека корчится в муках и сочится кровью.

— У-га, у-га! — кричат солдаты.

Одному из них удалось сбить ермолку с головы несчастного…

Секунда колебания, и человек твердо решил поднять ермолку, чтобы прикрыть голову. Он нагнулся, надел ее и продолжал идти между шеренгами солдат. Наконец не устоял и упал… Душа-странница тут же подхватила ермолку и полетела к небу.

Третий дар ее был также принят.

Праведники постарались: врата рая раскрылись перед странствовавшей душой.

Автор книги «Урим ве-тумим» сказал:

— Дары замечательные, красивые, но бесполезные.

(1894?)

Перевел Л.Юдкевич. // И.Л.Перец. Избранное. 1941, Москва.

Давид Фришман (1859–1922)

Медный змей Пер. П. Криксунов

На тридцать восьмом году странствий сынов Израиля по пустыне состоялось сражение при Эдреи[91]. Среди пленников-эморийцев, захваченных израильтянами в тот день, оказался юноша-иноплеменник, сын мидийки, высокого роста и прекрасноликий, по имени Дишон. Целый день просидел он на вещах в военном лагере царя Ога, а к вечеру, когда еще светили лучи закатного солнца, был взят в плен. Израильтяне сжалились над ним, над его красотой и юностью, и не убили его вместе со всеми другими жителями Башана, включая женщин и детей, еще и потому, что он был мидиец[92]. Поэтому они взяли его с собой и привели в пределы Земли Израильской, поблизости от Ией ха-Аварим, и поселили его в среде своей, в колене Гада. Тогда пришла к нему в стан мать, Кетура. Возвели они небольшой шатер и поселились в нем вдвоем.

Весь стан, от края и до края, знал юного мидийца с мечтательными глазами и неизменной печалью в нежных чертах лица, обрамленного летучими рыжими змейками кудрей. Всегда он бродил по стану, будто во сне. Наверху горело нестерпимо-жаркое солнце, способное любого свести с ума, внизу обжигал, словно раскаленная лава, отупляющий чувства песок — но юноша как будто ничего не чувствовал и ни на что не обращал внимания. Днем он спускался к ручью Арнон, поблизости от деревни Ароэр, и ловил там рыбу на удочку, которую сам сделал. Целыми днями просиживал он там, мечтая о чем-то, а к вечеру поднимался из долины Гада на вершину горы ха-Хор, где насвистывал на свирели, которую сам смастерил из камышового стебля. Он играл до самой первой стражи[93] — и внимала нежным звукам вся пустыня кругом, и замирала вся пустыня в напряженном внимании. Будто долгая трепетная тоска пролетала на крыльях ветра, такая печальная, как задохнувшийся плач, — и слушали небеса, и содрогались звезды на своих орбитах. И мужчины, и женщины выходили из своих шатров у подножья горы, стояли и слушали, потрясенные. Но бывало, что вдруг забрасывал юноша подальше и удочку, и свирель и бродил целыми днями по степям Моава, целыми ночами — по безлюдным пустошам; и когда слух его улавливал в ночном безмолвии одинокий вой голодного волка, — он вдруг оживлялся и шел навстречу опасности. Мать не запрещала ему этих прогулок, он бродил всюду, куда влекло его сердце.

Лишь однажды запретила она ему поступить согласно велению сердца. Празднество великое должно было состояться в Авель-Шиттим, где собираются девушки перед Баал-Пеором[94], танцуют и приносят ему в жертву свою девственность, и народ сходится туда из близких и дальних мест. Потому и Дишон собрался пойти в Шиттим, а мать ему запретила, говоря:

— Не ходи, сын мой! Не ходи! Если жизнь тебе дорога, сыночек, — не ходи туда. Там танцевать будут девушки, прекраснейшие из всех дочерей Евы, ступавших когда-либо по этой земле…

Юноша выслушал слова матери, но не понял их и не знал, почему она их произнесла. Но все люди вокруг поняли сразу и перешептывались между собой, покачивая головами и говоря:

— Теперь все ясно! Он происходит из доданитов…