Антология народничества

Ввиду такого положения вещей, новаторы решили за несколько дней до Воронежского съезда собрать свой по близости, в Липецке, с тем, чтобы взвесить силы и явиться в Воронеж уже с ясно определенной программой и с полным представлением о том, насколько обстоятельства позволяют быть требовательными. Воронежский съезд был исключительно землевольческим. Липецкий съезд организован, главным образом, землевольцами-новаторами, по соглашению с некоторыми сторонними лицами, в том числе и Желябовым*. Приглашены же были на съезд люди из разных мест и кружков, не имевшие пока между собою ничего общего, кроме сознания необходимости изменить программу, в смысле усиления в ней политического элемента, организационной централизации и активной борьбы.

Желябов не был «землевольцем», точно так же, как не была ими большая часть приглашенных в Липецк. Понятно, что «воронежцы» ничего не знали о Липецком съезде, который вообще был организован в строгой тайне, из опасения, чтобы новое направление не встретило отпора, прежде чем окрепнет. На съезд приглашены были только те из влиятельных людей, которые уже раньше заявили себя сторонниками реформы. […]

Роль Желябова на нем была очень видная. Он неутомимо совещался и в частных разговорах и в общих собраниях, старался ознакомиться с людьми, сговаривался, проводил собственные взгляды и т. д. Что касается этих взглядов, то их можно срезюмировать следующим образом: социально-революционная партия не имеет своей задачей политических реформ. Это дело должно бы всецело лежать на тех людях, которые называют себя либералами. Но эти люди у нас совершенно бессильны и, по каким бы то ни было причинам, оказываются неспособными дать России свободные учреждения и гарантии личных прав. А между тем эти учреждения настолько необходимы, что при их отсутствии никакая деятельность невозможна. Поэтому русская социально-революционная партия принуждена взять из себя обязанность сломить деспотизм и дать России те политические формы, при которых возможна станет «идейная борьба». Ввиду этого мы должны остановиться, как на ближайшей цели, на чем-нибудь таком, достижение чего давало бы прочное основание политической свободе, и стремление к чему могло бы объединить все элементы, сколько-нибудь способные к политической активности.

Таким основанием несколько позднее, как известно, явилось «Учредительное Собрание» и принцип «Народной Воли».

Порешивши утвердительно – хотя в довольно неопределенной форме – этот вопрос, съезд перешел к обсуждению того, как социально-революционная партия должна отнестись к тем казням, которые, по всеобщим слухам, готовились в виде отместки за 2-е апреля. В этом отношении мнения Желябова были еще более определенны. Он доказывал, что, если партия хоть сколько-нибудь считает своею целью обеспечение прав личности, а деспотизм признает вредным, если она, наконец, верит, что только смелой борьбой народ может достигнуть своего освобождения, то тогда для партии просто немыслимо безучастно относиться к таким крайним проявлениям тирании, как тотлебенские и чертковские расправы[184], инициатива которых принадлежит царю. Партия должна сделать все, что может; если у нее есть силы низвергнуть деспота посредством восстания, она должна это сделать; если у нее хватит силы только наказать его лично, она должна это сделать; если бы у нее не хватило силы и на это, она обязана хоть громко протестовать… Но сил хватит, без сомнения, и силы будут расти тем скорее, чем решительнее мы станем действовать.

В таком духе говорил Желябов, и особенных возражений этому на съезде не было. Этот вопрос был для всех ясен до очевидности, и дебаты только формулировали те чувства, которые все более накипали в это время на душе каждого порядочного человека. Я и без того так много принужден говорить не о Желябове, а о посторонних обстоятельствах, что не могу, разумеется, обрисовать роли и мнения других лиц съезда. Замечу только, что некоторые лица указывали на террор как на средство борьбы, даже как на единственное почти средство; некоторые ставили задачей партии достижение известных прав, другие – народоправление, третьи – захват власти самой партией. Но, очевидно, что все эти мнения расходятся лишь в оттенках.

Третий вопрос, подлежащий обсуждению, был вопрос о типе организации. Желябов не был в это время особенно ярым централистом, хотя признавал необходимость дисциплины и известной степени подчинения. Он только впоследствии вполне проникся организационными началами, выставленными вскоре «Народной Волей». Поэтому его роль на съезде по данному вопросу не была яркой. Под влиянием доказательств некоторых других лиц, съезд порешил, однако, организационный вопрос в смысле строгой централизации, дисциплины и тайны.