Антология народничества

Приехавши в Петербург, я нашел, что за время от разгрома, который лишил нас таких товарищей, как Адриан Михайлов*, Ольга Николаевна Натансон*, Коленкина* и других […] А. Д. Михайлов настолько успел заделать бреши, причиненные III-м отделением[174] нашей организации и настолько обеспечил в денежном отношении организацию, что чувствовался недостаток только в руководящих людях, чтоб приступить к организации таких фактов, как отмщение шефу жандармов Дрентельну* за погром, только что пережитый, и изъятие особенно вредных шпионов, как напр. Рейнштейна[175]. Все единодушно решили, что в таком направлении на первых порах и предстоит деятельность. Я помню такую сцену. Некто, остающийся в живых и по сие время, нарисовал медведя и вдали охотника, прицелившегося в него. Показывая свое произведение мне, он спросил, что я думаю на этот счет? Понимая вполне содержание рисунка, я ответил ему, что те впечатления, с которыми я возвратился сюда из моего путешествия по Воронежской губернии, за то, что в центре необходимо создать грозную боевую силу, если желаем всколыхнуть Россию. Мысль, высказанную мной, поддержал Тихомиров*, заявив, что и он с тем же впечатлением возвратился из провинции. Пишу Квятковскому* под свежим впечатлением того, что я нашел в Петербурге, и сообщаю, что нужда большая ощущается в людях. Приезжает Квятковский. При встречах наших в первые дни он неоднократно, делясь со мной своими мыслями, навеянными Петербургом, говорил мне, что все это, несомненно, необходимо, но на это можно найти людей и здесь, мы же должны помнить, что у нас есть начатое дело, и мы не должны бросить его. […]

Я уехал в начале января, а во второй половине марта я опять в Петербурге и нахожу всех моих друзей, стремящихся по наклонной плоскости к той деятельности, которая стала потом программой партии «Народной Воли». И увы! Квятковский, который так предупреждал меня не поддаваться соблазнам городской деятельности, сам нуждался теперь в советах. Как раз в то время, как я приехал в Петербург, в тот же вечер, в совете обсуждался вопрос о покушении на убийство Александра II. Правая партия была против этого акта, я тоже был в рядах правой по этому вопросу. Мне казалось, что убийство Александра II будет политической ошибкой партии, ибо Александр II в глазах народа – освободитель миллионов русских крестьян от крепостного рабства. То же обстоятельство, что роль освободителя была навязана ему безвыходным положением после Крымской войны, а также и то, что царствование вслед за реформами мало в чем отличалось от царствования его отца и, под конец, сделалось столь же реакционным, – это могло быть оправдательным документом в глазах историка, среднему же обывателю России того времени все эти тонкости оставались неизвестными. Кроме всего этого, среди правой партии «Земли и Воли» ходил слух, что решившийся взять на себя убийство Александра II был не кто другой, как Гольденберг*, еврей по национальности, и это еще более подкрепляло меня и правую сторону в том, что это будет роковой ошибкой «Земли и Воли». Совет по этому поводу был самым бурным. Когда со стороны левой было заявлено, что некто просит довести до сведения организации «Земли и Воли» о своем решении во что бы то ни стало пойти на убийство Александра II-го, и что он останется при этом своем решении и в том случае, если организация выскажется против и откажет ему в помощи в этом деле, то поднялась целая буря. […] Особенно потеряли меру два друга, я и Квятковский, очутившиеся в этот раз в противоположных лагерях. Я, в качестве правого, заявил: «Гг., если среди нас возможны Каракозовы, то поручитесь ли вы, что завтра из среды нашей не явится и Комиссаров[176] со своим намерением, не стесняясь тем, как отнесется к его намерению наша организация?» На это Квятковский с такой же запальчивостью ответил по моему адресу: «Если Комиссаровым будешь ты, то я и тебя застрелю». Но каким бурным это заседание совета ни было, о разделе и речи в это время еще не заходило. Чаще конфликты случались между редакторами «Земли и Воли», люди же дела, после столь бурного заседания, ясно сознавали, что в единении наша сила. […]

13. Н. А. Морозов*

О разногласиях в редакции «Земли и Воли»