Антология народничества

Таким образом, благодаря старым знакомствам сочетались эти два стремления. Я с Гольденбергом не встречался с июня 1876 года и не мог бы по старому впечатлению серьезно принять его заявление, но совершение им казни Крапоткина[172] заставляло отнестись к нему иначе, и я счел своим долгом сказать Соловьеву о том, что на его подвиг явился новый претендент. Он, конечно, пожелал с ним видеться, на что согласился и Гольденберг. Вот причина нескольких собраний в трактирах. В решении вопроса Соловьевым и Гольденбергом – кому итти на смерть, были заинтересованы я и Квятковский*, как люди более близкие Соловьеву, и Зунделевич и Кобылянский* – более знакомые с Гольденбергом. За исключением Кобылянского, высказывали взгляды все; они касались значения цареубийства, как средства революционной борьбы, значения условий и личности совершающего в этом событии. Мысли наши не имели решающего значения для Соловьева и Гольденберга; они могли принять их во внимание, но и могли пропустить мимо ушей. Были затронуты очень важные вопросы в принципиальном, программном смысле, а потому наши беседы затянулись на несколько собраний. На последнем собрании, перед тем как расходиться, наступило минутное молчание. Каждый обобщал сумму взглядов и мыслей, высказанных на этих собраниях. Мы ждали решающего слова исполнителей. Соловьев прервал, наконец, молчание следующими словами: «Итак, по всем соображениям я лучший исполнитель. Это дело должно быть исполнено мною, и я никому его не уступлю. Александр II должен быть моим». Решимостью звучал его голос, а на лице играла печальная, но добрая улыбка. Гольденберг почти не возражал. Он предложил итти вместе, но Соловьев отклонил. «Я справлюсь и сам, зачем же погибать двоим». Мы тоже не сказали ни слова. Да и что можно было сказать? Могли ли мы иметь решающий голос вместе с исполнителями? О, конечно, нет. Право голоса в таких случаях покупается только ценою самопожертвования, мы же к нему не были готовы.

10. А. И. Зунделевич*

Из письма Л.Г. Дейчу*

По поводу «бурного заседания» во время обсуждения соловьевского предприятия, у Плеханова опущено, что кончилось все-таки заседание тем, что «деревенщики» согласились на то, чтобы террористы помогали Соловьеву* в организации дела.

Кривили мы тогда душой, изображая дело так, что Соловьев все равно совершит покушение, будет ли ему помощь или нет. Я думаю, что если бы настойчиво просили Соловьева оставить свое намерение, он согласился бы не делать покушение. Но ни Михайлов, ни Квятковский не считали нужным отговаривать Соловьева, исходя из того, что он все равно совершит нападение; все, даже и противники этого дела согласились, что нам следует помогать Соловьеву, чтобы затея его кончилась при лучших шансах на успех. Нам предоставлено было заняться организацией дела, что и было нами выполнено.

11. А. А. Квятковский*

Заметки о кризисе в партии (весна 1879 г.)

[…] Есть ли силы для выполнения всего? Нет. Что же самое нужное, неотложное теперь? Газета – все питерские функции. Работа над средствами и месть.

Вопрос о расползании – самый серьезный вопрос. Все силы должны противопоставить этому врагу.

[…] Мы, как партия социалистов-народников, находимся в очень тяжелом положении. С одной стороны, приходится присутствовать в момент переходный, момент, когда изменение в государственном механизме, какое-либо, непременно должно произойти, когда общество, даже наше общество, волнуется, начинает подымать понемногу голову, трепещет, ждет чего-то; с другой стороны – воспользоваться этим возбуждением, воспользоваться переполохом в интересах своей партии, в интересах народа – у нас не хватает, нет средств, боязнь, как бы нашими руками кто другой жар не загреб. От всего потерялись.

12. М. Р. Попов*

«Земля и воля» накануне Воронежского съезда[173]