— Да, — сказал Клинтон. — Тогда многое становится понятным. Но это еще надо проверить. Я предъявлю русским ультиматум. В связи с пуском ракеты. Очень серьезный. И попрошу вручить самому Президенту! Вот мы все и проверим. Что есть, а чего нет. И на какой руке.
На этом чрезвычайное собрание окончилось.
Заявление американского Президента было сделано официально. Посол приехал на Смоленскую площадь, в роскошном автомобиле с флажком, полчаса проговорил с министром, а потом министр отзвонил по «вертушке» и передал все Колобкову. Колобков был похмельно хмур и отвечал односложно: «Да… да… нас этим не запугаешь…» На вопрос, когда посол может встретиться с Николаем Борисовичем, Колобков под диктовку «Николая Борисовича» ответил: «Как только сочтем нужным».
Блинов был свидетелем разговора и понял: дальше так продолжаться не может. Ракеты, ультиматумы — это не хухры-мухры. Силовики ропщут, второе лицо подало заявление об отставке, в Думе — до рукопашной дошло, стенка на стенку. Половину парламента отвезли в «Склифосовкого». И вчерашняя встреча с деятелями науки и культуры никого не убедила. Все прошло гладко, как задумывали. Здоровались левыми — получилось правыми, и озвучку сделали, чин-чинарем — не верят. «Почему тех пригласили, а не этих?» Почему, почему? Потому!
Пора эти игры кончать. Пусть отставка, пусть пенсия, но интересы страны выше. Нельзя. Заигрались маленько.
С твердым намерением убедить «Президента», уговорить го вернуться в родные Огрызки, Блинов направился в кабинет.
«Президент» был не один, он гонял чаи с дружками. Те приехали вчера из Твери и расположились в комнате для почетных гостей. Они еще вчера Блинову не понравились. Сапоги в грязи, пахнут махоркой, но «сам» пригласил, пришлось пропустить. Давно в загородной резиденции не было такого, со времен Ленина, наверно. Если верить книжкам. В кабинете — не продохнуть. Один, самый здоровый, развалился на ковре и грыз конфеты из метровой коробки. Брал их черными задубленными пальцами, не разворачивая сдергивал фантики. И коробка, и стакан были тут же, на ковре. Двое других, лет по сорок ребята, в нижних темно-серых рубахах, забивали «козла». Прямо на президентском рабочем столе. При каждом ударе стаканы чаем позвякивали, но это никого не смущало, стол был длинный, массивный, всем хватало места, и чаю, и домино, и раскрытым папкам. Колобков расположился на другом конце стола за бокалом пива. Блинову показалось, что его ждали, все чуточку напряглись при его появлении.
— Здравия желаю. Я по делу.
— Валяй, не стесняйся, — сказал «Президент».
Блинов сделал глазами, мол, не хотелось бы при посторонних.
— При Ваське да Ермолае? И при шурине моем? У меня нет секретов. Да и не поймут ничего, мозгами не вышли. А шурин, — он кивнул на пожирателя конфет, — и вовсе глухой, на левое крайнее.
Делать нечего, пришлось говорить. Блинов вздохнул и изложил наболевшее:
— Нельзя так дальше, порохом пахнет. Пора на попятный. Заигрались. Признаться надо, авось простят.
«Президент» хмыкнул. Хмыкнул и Колобков. Дружки из Твери сохраняли молчание.
— Ладно, Блинов, — сказал «Президент», — возможно, ты прав.
— Кстати, с дружками моими так и не познакомился. Это — Василий, а вон тот — Ермолай, а это — шурин, Руслан, ничего пацанчик?
Шурин встал с ковра во весь свой богатырский рост, вытер о галифе конфетную руку и протянул Блинову. Тому ничего не оставалось, как протянуть свою:
— Блинов, — сухо представился он.
Шурин, не называя себя, до боли сжал руку и медленно завернул за спину. К ней присоединил вторую и там, за спиной, стал чем-то связывать.
Блинов рванулся, ударил пяткой — словно в стену попал.
— Вот и познакомились, — сказал «Президент». — Руслан — мой новый начальник безопасности. Давно я этих финтов ждал. Америкашек испугался. Силу надо иметь, а не в штаны класть. И хорошо, что ракету пустили, жаль не взорвалась.
— Но это война, — шепотом сказал Блинов.
— Не война, а силовое давление. Чтоб цветочки с балконов попадали. Они нам — НАТО к границам. А мы им фига-то! А то у Колобкова язык распух, военных успокаивать.
Колобков кивнул и выпил пивка.
— Значит, все! По новой начнем, — сказал «Президент». — Васька оборонкой займется, а Ермолай— Петров кой. Их не запугаешь, плотники. Как я. И в «зоне» работали, и на воле. С биографией парни.
— Дума не пропустит, — вяло сказал Блинов.
— Не ее ума дело. Разжирела слишком Дума твоя. Пузо — до пола, рожи гладенькие. Пропустит — не пропустит… Надоело! Только худых оставлю, остальных распущу. И коммуняк, и демократов. Всех! Тьфу! Одна говорильня.
— Нет такой статьи, — снова не согласился Блинов.
— Будет! А для начала вот что сделаем. ТЫ. Вась, звонок организуй. Мол, так и так. В Думе бомба. Мол, в одном из кабинетов. Они сами разбегутся, не надо и распускать. А обратно — во! Не скоро разминируем. И здесь, и в других местах, где большие залы.
Он обернулся к Колобкову:
— Распорядись, Ген, чтоб лимузин прислали. И указы продиктуй о смене силовиков. Звони сейчас же, прямо в секретариат.