Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский

Колобков допил пиво и снял трубку. Он не просто диктовал, а метал громы и молнии. Импровизировал, блистал. Не хватало только зрителей и аплодисментов.

— Даешь, — похвалил «Президент». — Форменный артист! Про лимузин не забудь. Для Ермолая. На Петровку поедет.

— Че я там забыл? — спросил Ермолай.

— Указ слыхал? Министром будешь.

— Над кем? Над «легавыми»?

— А хоть бы над ними. И среди них есть люди. И они — артель. Деньжат пообещай. Обиженных верни. Ты всю область держал, а там — один дом.

— Ха! Один. Там целый квартал.

— И что? Меньше, чем колония.

— Сравнил. В колонии — порядок. Зона, побудка. А здесь как? Они же на ночь разбегаются.

— Ермолай! — строго сказал «Президент». — Ты меня знаешь? Будешь перечить, на «химию» пойдешь. Министром.

— Уж нет, лучше с ментами.

— Топор не бери, там охрану дадут.

— Я Лаптя да Фармазона вызвал. И более не надо. Трутней плодить.

— Умница, молодец, — похвалил «Президент». — Казну экономишь.

— А где она, та казна? — оживился Василий.

— Где, где? Не твоего ума дело. Так я и сказал. В надежном месте. И в мыслях не имей. С тебя хватит. Танки теперь у тебя, самолеты.

— Ты что, Митрофа… э-э… Николай Борисович, что я, не понимаю? Никогда не возьму. У фраеров разных — да. А здесь — что я, не понимаю?

— Ну, ладно. Раскудахтался. И с кнопкой поосторожней. С ядерной. Одна у меня, другая у тебя. Понял? Без общей команды не нажимай. Ничего не получится. Если прижмут, тогда сообщу. Тогда вместе нажмем. Разом.

— Понял, Николай, — сказал силовик Василий. — А с этим что делать? — Он кивнул на обалдевшего от таких слов Блинова. — И с ребятками его? Они парни шустрые.

— Этот здесь посидит, первое время. В кладовке. Под личным присмотром. А ребят его, всех — с повышением. Послами в другие страны. И пусть сразу улетают. Не тяни! Попутного ветра!

— А стран на всех хватит?

— На кого не хватит, пусть атташе летят. Культурными либо по спорту. А вместо них — я сказал. Плотников зови. Наших! Трудяг. Говорил или нет? Что плотников не хватает?! Леса-то у нас какие?! Объяви призыв!

— Едут уже, — сказал Василий. — Я вчерась еще телексы дал. Скоро прибудут. Первый отряд.

— И хорошо. Деньжат всем ребятам раздай, костюмы. Чтоб от городских не отличались. Давай! Когда прибудут, доложишь. Встретить по-хорошему. Баньку, щей домашних, с мясцом. Но с водочкой…

Он кивнул на Колобкова.

— Не злоупотребляй. Это — актер, толку с него. А ребят береги. На них осталась надежда. Страну поднимать.

«Президент» прошелся по кабинету, выглянул в окно:

— Э-эх, какая страна! Богатая, большая. Еще больше сделаем. Еще богаче! А небо какое, а сосны. Их одним ударом не свалишь.

И Ермолай, и Василий, и даже Колобков приблизились к окну. Только Руслан продолжал удерживать Блинова.

— Одним-то нет, — сказал Василий. — А с трех ударов готов.

— Да будет тебе! — сказал Ермолай.

— Не будет, а спорим?

— На что?

— А хоть на ведро!

— Чистого иль какого?

— А хоть и чистого.

— Я в долю вхожу, — сказал Колобков.

— Отставить, спорщики, — сказал «Президент». — Вечером доспорите. А сейчас — за дело. Вот и лимузин приехал. Ну, все. Как уговорились. Этого — в чулан. Ребятишек его — сказал. И по новой начнем!

17. Усы усам рознь

Из Тель-Авива Николай улетел только на шестые сутки. Мишка бросил все и примчался из Женевы. Пять дней они пили, ходили по кабакам. Кроме пятницы, в шабат. В шабат пили дома. На шестой день Николай сбежал. Собрал ранним утром вещички, спустился со второго этажа Мишкиной виллы. Мимо пальм, бассейна с голубой водой, прошел к воротам, охранник открыл: «Шолом!» — «Шолом, шо-лом!» — и быстренько в аэропорт.

Через несколько часов Николай увидел под крылом родные перелески, речушку с баржой, замелькали крыши домов — легкий толчок и — здравствуй, родина!

В зале аэровокзала Николая поразили толпы народа. Дамы в норке, мужики в коже, французские духи, американские сигареты. Еле-еле протиснулся наружу.

— Что происходит? — спросил он водителя «мерса», который согласился его подвезти.

— Отваливает народ. Пачками. Ты что прикатил?

— Так, — неопределенно сказал Николай. — Родина.

— Родина, Родина… — пропел водитель. — Моя уродина.

Он кивнул на вереницу машин вдоль развилок аэропорта:

— Садись в любую и езжай.

— Как?

— Ничьи, брошены. Эту тачку я за триста баксов купил. Недорого?.. И пусть отваливают. Знаешь, сколько улететь стоит? Пять тысяч баксов. Остальные на полу кучкуются. Летчики и в кабину берут, и в туалет. Во как!

Встречная полоса была забита машинами. «Мерседесы», «Вольвы». Реже — «Волги», «девятки».

Водитель кивнул в их сторону:

— Насосались, клопы! Я бы их не выпускал. Пока все не отрыгнут.

Раздался треск, грохот. Впереди, на их сторону, выбросило машину. Она перевернулась пару раз и скатилась в кювет. Могучий «Лендровер», поддевший ее, как бык рогами, лишь вильнул в сторону. Все произошло быстро, как в кино. Как часто делал этот трюк сам Николай.

— О дают! — восхитился водитель. Они проскочили мимо искореженной машины, она задымила. Из нее выбирались мужчина и женщина.

— А мне их не жаль, — сказал водитель. — Пусть огнем горят!