Антоний и Клеопатра

Антоний положил свиток, который сразу же опять свернулся, и какое-то время сидел, соединив руки на затылке и улыбаясь своим мыслям об этой семитской жабе. Меценат восточного покроя, но, в отличие от Мецената, жестокий и свирепый. Вопрос в том, что будет лучше для Рима в южной части Сирии: вновь объединенное Иудейское царство или раздробленное? Не расширив ни на милю границы своего царства, Ирод знатно обогатился, приобретя бальзамовые сады Иерихона и право добывать асфальт в Асфальтовом озере. Евреи воинственный народ, они отличные солдаты. Нужна ли Риму богатая Иудея, которой правит очень умный человек? Что будет, если Иудея поглотит всю Сирию южнее реки Оронт? Куда обратится потом взгляд ее царя? На Набатею, которая даст ему один из двух больших флотов, занятых торговлей с Индией и Тапробаной. Еще больше богатства. После этого он посмотрит на Египет. Меньший риск, чем любая экспансия на север, в римские провинции. Хм…

Он взял письмо Клеопатры, сломал печать и прочел его намного быстрее, чем письмо Ирода. Письма Ирода и Клеопатры не очень отличались. В письме Клеопатры вовсе не было сентиментальности. Как всегда, она хвалила Цезариона, но в этом она походила на львицу, ласкающую детеныша. Если оставить Цезариона в стороне, это было письмо царицы, а не экс-любовницы. Глафира хорошо сделает, если последует примеру своей египетской соперницы.

Лицо Клеопатры проплыло перед его мысленным взором. Крупный нос, золотистые глаза сияют, как сияли они, когда она была счастлива – а была ли она счастлива? Такое деловое письмо, смягченное только любовью к старшему сыну. Да, прежде всего она правительница, а уж потом – женщина. Но по крайней мере, с ней было о чем поговорить. И находилось больше тем для бесед, чем с Октавией, которая поглощена беременностью и радуется, что снова вернется в Рим. С Ливией Друзиллой она редко виделась, считая ее холодной и расчетливой. Конечно, она так не говорила, – разве его теперешняя жена нарушила хоть раз правила приличия, даже наедине с мужем? Но Антоний знал об этом, потому что разделял неприязнь Октавии. Девица была законченной креатурой Октавиана. Как удавалось Октавиану хватать и удерживать своими стальными когтями нужных ему людей? Агриппа, Меценат. А теперь Ливия Друзилла.

И вдруг он почувствовал такую ненависть к Риму, к его тесно сплоченному правящему классу, к жадности, к непререкаемым ценностям, к божественному праву править миром. Даже Сулла и Цезарь ставили желания Рима выше собственных, клали на алтарь Рима все свои деяния, питали Рим своей силой, своими подвигами, своей душой. Может быть, именно это отсутствовало в нем, Антонии? Может быть, он не способен посвятить себя каким-то абстракциям, идеям? Александр Великий не думал о Македонии так, как Цезарь думал о Риме. Он думал сначала о себе, он мечтал об обожествлении, а не о мощи своей страны. Вот почему его империя распалась, как только он умер. Империя Рима никогда не распадется из-за смерти одного человека или даже многих людей. У римлянина было свое место под солнцем, он никогда не думал о себе как о солнце. А Александр Великий думал. Может быть, и Марк Антоний думал так же. Да, Марк Антоний хотел иметь свое солнце, и его солнце не было солнцем Рима. Нет.

Почему он позволил этой компании в Таренте уменьшить его долю? Надо было уехать и увести флот. Но он этого не сделал. Он считал, что остается, чтобы обеспечить безопасность и благополучие своих солдат при вторжении в Парфянское царство. Его обхитрили простыми обещаниями! «Да, я обещаю дать тебе двадцать тысяч хорошо обученных легионеров, – сказал Октавиан сквозь зубы, явно говоря неправду. – Я обещаю послать тебе твои сорок процентов, как только мы откроем дверь в сокровищницу Секста. Я обещаю, ты будешь старшим триумвиром. Я обещаю блюсти твои интересы на Востоке. Я обещаю то, я обещаю это». Ложь, ложь, все ложь!