Антоний и Клеопатра

– Киликийская Селевкия слишком важна для римлян в стратегическом отношении, моя дорогая амбициозная царица. Кстати, ты не можешь пока получить долю с моего дохода от продажи бальзама и асфальта. Мне сейчас очень нужны средства.

– Ирод, и бальзам и асфальт уже мои. Вот приказ от Марка Антония отдать мне полученный доход, – сказала она, вынимая бумагу из золотого сетчатого кошелька, украшенного драгоценными камнями.

– Антоний не мог так поступить со мной! – воскликнул Ирод, прочитав бумагу.

– Антоний мог и поступил. Хотя это была моя идея лишить тебя дохода. Надо было платить долги, Ирод.

– Я переживу тебя, Клеопатра!

– Чепуха. Ты слишком жадный и слишком жирный. А жирные люди умирают рано.

– Ты хочешь сказать, что худощавые женщины живут вечно. Не в твоем случае, царица. Моя жадность ничто по сравнению с твоей. Меньшим, чем весь мир, ты не удовольствуешься. Но Антоний не тот, кто сможет положить мир к твоим ногам. Он уже теряет ту часть мира, которую имеет, разве ты не заметила?

– Тьфу! – плюнула она. – Если ты имеешь в виду его кампанию против царя парфян, так от нее он должен отказаться, чтобы направить свою энергию на достижение более реальных целей.

– Целей, которые ты наметила для него!

– Ерунда! Он вполне способен сам определить их для себя.

Ирод откинулся на ложе, скрестил пухлые, в кольцах, руки на животе:

– Как давно ты замышляешь то, о чем я могу лишь догадываться?

Золотистые глаза вдруг расширились и стали простодушными.

– Ирод! Я? Замышляю? У тебя больное воображение! Еще немного, и ты начнешь бредить! Что я могу замышлять?

– Имея Антония с кольцом в носу и несколько легионов у него на хвосте, моя дорогая Клеопатра, ты, я думаю, хочешь устроить переворот в Риме в пользу Египта. А сейчас самое подходящее время для удара, Октавиан слаб и вынужден посылать лучших своих людей в западные провинции. Нет предела твоим амбициям, твоим желаниям. Но меня удивляет, что, кажется, никто не понял твоих замыслов, кроме меня. Горе Антонию, когда он поймет!

– Если ты мудрый, Ирод, ты будешь держать язык за зубами, как и свои предположения. Они безумны и беспочвенны.

– Отдай мне бальзам и асфальт – и я буду молчать.

Она соскользнула с ложа, надела туфли без задников.

– Я не отдала бы тебе даже вони потной тряпки, ты, гадина!

И вышла. Ее длинное платье прошелестело, словно приглушенный голос, шепчущий смертоносные заклинания.

16

На следующий день после отъезда Клеопатры из Зевгмы в Египет появился Агенобарб, веселый и вовсе не выглядящий виноватым.

– Предполагалось, что ты на пути в Вифинию, – сказал Антоний с недовольным видом, но в душе радуясь.

– Ты хотел таким образом отделаться от меня, когда думал, что египетская гарпия собирается вести кампанию вместе с тобой. Ни один римлянин этого не вынес бы, Антоний, и я удивляюсь, с чего ты взял, что ты исключение. Разве что ты перестал быть римлянином.

– Нет, не перестал! – раздраженно крикнул Антоний. – Агенобарб, пойми, только согласие Клеопатры одолжить мне огромную сумму золота позволяет осуществить эту экспедицию! Похоже, она думала, что заем дает ей право участвовать в предприятии, но к тому времени, как мы дошли до этого города, она была счастлива вернуться домой.

– А я был счастлив не поехать в Никомедию. Так поведай мне, друг мой, о последних событиях.

«Антоний хорошо выглядит, – подумал Агенобарб, – лучше, чем когда-либо со времен Филипп. У него появилась цель, и это – осуществление его мечты. Как бы я ни презирал египетскую гарпию, я благодарен ей за золото. Он вернет долг после какой-нибудь небольшой кампании».

– У меня появился источник информации о парфянах, – сообщил Антоний. – Это Монес, племянник нового парфянского царя. Когда Фраат убил всю его семью, Монесу удалось сбежать в Сирию, потому что в тот момент его не было при дворе. Он находился в Никефории, разбирал торговый спор со скенитами. Конечно, он не отважился возвратиться домой – за его голову назначена цена. Кажется, царь Фраат женился на достигшей брачного возраста дочери кого-то из династии Аршакидов и намерен произвести кучу новых наследников. Вся семья невесты пошла под меч или под топор, или что там у парфян для этой цели. Пройдет несколько лет, прежде чем вырастет новый выводок сыновей, а значит, несколько лет Фраату ничего не грозит. А Монес – взрослый человек, и у него есть сторонники. Эти восточные монархи беспощадны.

– Надеюсь, ты помнишь об этом, когда заключаешь сделку с Клеопатрой, – сухо произнес Агенобарб.

– Клеопатра не такая, – высокомерно возразил Антоний.

– А ты, Антоний, влюблен, – огрызнулся прямолинейный Агенобарб. – Надеюсь, твое мнение о Монесе не ошибочное.

– Я верю ему.

Но когда Агенобарб увидел царевича Монеса, у него свело живот. Доверять этому человеку? Никогда! Он не смотрел в глаза, хоть и говорил на безупречном греческом и вел себя как грек.