Антоний и Клеопатра

После этого они не знали, что делать дальше. Она приехала, чтобы получить хоть что-то, а получила больше, чем надеялась. Он очень нуждался в ее силе и руководстве, но ничего не получил. Физическая связь была непрочной, а духовная вообще отсутствовала. Молчание затянулось. Они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Потом Антоний вздохнул и заговорил:

– Ты совсем меня не любишь. Ты приехала в Антиохию, как любая другая женщина, – за покупками.

– Это правда. Я приехала, чтобы получить долю, полагающуюся Цезариону, – ответила Клеопатра. Ее глаза снова стали человеческими, даже немного печальными. – Но я, наверное, люблю тебя. Если бы не любила, то по-другому решала бы свои проблемы. Ты этого не понимаешь, но я пощадила тебя.

– Оградите меня, боги, от Клеопатры, которая меня не пощадит!

– Ты плакал, а это означает, что я превратила тебя в женщину. Но никто не может этого сделать, Антоний, кроме тебя самого. Пока Цезарион не вырос – по крайней мере еще лет десять, – Египту нужен мужчина, а я знаю только одно имя – Марк Антоний. Ты не слабый человек, но у тебя нет цели. Я вижу это так же ясно, как это, наверное, увидел Фонтей.

Антоний нахмурился:

– Фонтей? Вы обменивались мнениями?

– Конечно нет. Просто я чувствовала, что он беспокоится о тебе. Теперь я понимаю почему. Ты не любишь Рим, как любил его Цезарь. И соперник твой в Риме на двадцать лет моложе. Если он не умрет преждевременно, он переживет тебя. А я не вижу Октавиана рано умершим, несмотря на его астму. Убийство? Идеальное решение, если оно осуществимо. Но это невозможно. С Агриппой и германской охраной он неуязвим. Чтобы Октавиан, как Цезарь, отпустил своих ликторов? Никогда, даже если ему на золотом блюде преподнесут голову Секста Помпея. Если бы ты был старше, тебе было бы проще, но двадцати лет разницы недостаточно, хотя и много. Октавиану в этом году исполняется двадцать шесть. Мои агенты говорят, что он возмужал, исчезла юношеская неловкость. Тебе сорок шесть, а мне исполнилось тридцать два. По возрасту мы больше подходим друг другу, и я хочу вернуть Египту прежнюю силу. В отличие от Парфянского царства, Египет относится к Нашему морю. С тобой как моим супругом, Антоний, подумай, чего мы сможем достигнуть за десять лет!

Осуществимо ли то, о чем она говорит? Она не предложила ему Рим, но Рим и так ускользает от него, как кольца дыма в благоухающем восточном воздухе. Да, он был смущен, но не до такой степени, чтобы не понимать, что́ она предлагает и каковы будут последствия. Его влияние на сторонников в Риме слабеет. Ушел Поллион, и Вентидий, и Саллюстий, все большие военачальники, кроме Агенобарба. Сколько еще он сможет надеяться на семьсот сенаторов-клиентов, если не будет часто и надолго приезжать в Рим? Стоит ли это усилий? Какие еще нужны усилия, если Клеопатра не любит его? Не будучи человеком рассудительным, он не мог понять, что она сделала с ним. Он только понимал, что любит ее. С того дня, как она приехала в Антиохию, он потерпел поражение, и это была загадка, недоступная его уму.

Клеопатра снова заговорила:

– Из-за необходимости нанести поражение Сексту Помпею пройдет несколько лет, прежде чем Октавиан и Рим будут в состоянии взглянуть, что же происходит на Востоке. Сенат – это сборище кудахчущих старых куриц, неспособных отнять правление у Октавиана – или у тебя. Лепида я не беру в расчет.

Она соскользнула со своего ложа и пересела к Антонию, прижавшись щекой к его мускулистой руке.

– Я не за бунт, Антоний, – сказала она мягким, вкрадчивым голосом. – Вовсе нет. Я только говорю, что вместе со мной ты сможешь сделать Восток лучше и сильнее. Разве это навредит Риму? Разве это унизит Рим? Наоборот. К примеру, это помешает подняться другим Митридатам и Тигранам.

– Клеопатра, я не раздумывая стал бы твоим супругом, если бы мог поверить, что хоть отчасти это предложение продиктовано твоим отношением ко мне. Неужели все только ради Цезариона? – спросил он, щекоча губами ее плечо. – В последнее время я понял, что, прежде чем умру, я хочу стоять в полный рост под яркими лучами солнца – и никакой тени за мной. Ни Рима, ни Цезариона. Я хочу закончить свою жизнь как Марк Антоний, не римлянин и не египтянин. Я хочу быть неповторимым. Я хочу быть Антонием Великим. А этого ты мне не предлагаешь.

– Но я предлагаю тебе именно величие! Конечно, ты не станешь египтянином. Это невозможно. Если ты римлянин, только ты сам можешь от этого отречься. Это просто кожа, которую ты скинешь, словно змея. – Губы ее коснулись его лица. – Антоний, я тебя понимаю, поверь. Ты хочешь превзойти Юлия Цезаря, а это значит, надо завоевать новые страны. Но парфяне – это чуждый тебе мир. Повернись к западу, не иди дальше на восток. Цезарь никогда по-настоящему не покорял Рим – он подчинялся Риму. Антоний может получить звание Великий, только завоевав Рим.