К маю последняя партия войска Антония дошла до Левки Комы и попала в заботливые руки сотни рабов Клеопатры. Не зная о политических подводных течениях, связанных с ее присутствием рядом с Антонием, солдаты были весьма благодарны ей. Большинство пострадавших от обморожения излечить не удалось, но некоторые все же сохранили почерневшие пальцы, а египетская медицина была лучше римской или греческой. Около десяти тысяч легионеров никогда уже не возьмут в руки меч и не выдержат длительного марша. К огромному удивлению Антония, его афинский флот еще в начале мая пришел в Селевкию Пиерию и привез сорок восемь тысяч дубовых ящиков (три корабля потонули во время шторма у мыса Тенар). В ящиках была доля Антония из денег Секста Помпея. Антоний почувствовал огромное облегчение, ибо Клеопатра денег не привезла и поклялась, что больше не пожертвует ни одной монеты на бесплодные кампании против парфян. Антоний смог дать своим солдатам-инвалидам большие пенсии и погрузить их на галеры, возвращающиеся в Афины и подлежащие списанию. Их годы морской службы закончились. Неожиданный доход позволил Антонию набрать новую армию, куда вошли и ветераны его первой неудачной кампании.
– Зачем Октавиан сделал это? – спросила Клеопатра.
– Что сделал, любовь моя?
– Послал тебе твою долю денег Секста.
– Потому что вся его карьера построена на выдающейся доброте. Сенат это приветствует, а ему зачем деньги? Он – триумвир Рима, у него в распоряжении вся казна.
– Должно быть, она заполнена до потолка, – задумчиво произнесла Клеопатра.
– Я тоже так думаю, судя по его сопроводительному письму.
– Которое ты не дал мне прочесть.
– Ты не имеешь права читать его.
– Я не согласна. Кто пришел к тебе на помощь в этом ужасном месте? Это сделала я, а не Октавиан! Дай мне письмо, Антоний.
– Скажи «пожалуйста».
– Нет, не скажу! Я имею право прочитать его! Дай мне письмо!
Антоний налил в бокал вина и выпил залпом.
– Ты стала слишком требовательной, – сказал он, рыгнув. – Чего ты хочешь? Быть выше меня?
– Возможно, – сказала она, щелкнув пальцами. – Ты у меня в долгу, Антоний, поэтому дай мне письмо.
Усмехнувшись, он дал ей лист фанниевой бумаги. Клеопатра прочла письмо быстро, как делал это Цезарь.
– Тьфу! – плюнула она, свернула лист и швырнула в угол палатки. – Да он полуграмотный, этот Октавиан!
– Довольна, что в письме ничего нет?
– Я и не думала, что в нем что-то есть, но я не уступаю тебе по положению и богатству. Я – твой полноправный партнер в нашем восточном предприятии. Мне следует показывать все, и я должна присутствовать на всех твоих советах и совещаниях. Канидий кое-что смыслит, но не такие ничтожества, как Тиций и Агенобарб.
– Насчет Тиция я согласен, но Агенобарб? Он далеко не ничтожество. Хватит, Клеопатра, перестань быть такой колючей. Покажи моим коллегам ту свою сторону, которую знаю только я, – добрую, любящую, внимательную.
Ее маленькая ножка, одетая в золоченую сандалию, застучала по земляному полу палатки. Лицо стало суровым.
– Я так устала здесь, в Левке Коме, вот в чем дело, – сказала она, закусив губу. – Почему мы не можем поехать в Антиохию, где есть дома, которые не скрипят и не стонут при порывах ветра?
Антоний удивленно посмотрел на нее.
– Да нет никакой причины, – сказал он. – Поехали в Антиохию. Канидий справится здесь со всем, подготовит войска. – Он вздохнул. – Я смогу повести их к Фрааспе только в следующем году. Этот предатель, дворняжка Монес! Клянусь, я снесу ему голову!
– Если ты получишь его голову, ты будешь меньше пить?
– Может быть, – ответил он и поставил бокал, словно в нем была раскаленная лава. – Неужели ты не понимаешь? – крикнул он, задрожав. – Я потерял свою удачу! Если она вообще когда-нибудь была у меня. Да, удача была со мной у Филипп. Но только у Филипп, как мне теперь кажется. До и после – никакой удачи. Вот почему я должен продолжить войну против парфян. Монес отнял у меня удачу и мои два орла. Четыре, если считать два, украденных Пакором. Я должен их вернуть – мою удачу и моих орлов.