Антоний и Клеопатра

Аполлодор ждал на пирсе Царской гавани. Однако своего старшего сына царица не увидела. Свет в ее глазах погас, но она подала Аполлодору руку для поцелуя, когда он выпрямился после поклона, и не протестовала, когда он отвел ее в сторону. Ему не терпелось передать ей жизненно важную информацию прямо сейчас.

– В чем дело, Аполлодор?

– Цезарион.

– Что он сделал?

– Пока ничего. Дело в том, что́ он намерен сделать.

– Разве вы с Сосигеном не можете контролировать его?

– Мы пытались, воплощенная Исида, но это становится все труднее и труднее. – Он смущенно прокашлялся. – Мошонка его заполнилась, и он считает себя мужчиной.

Она замерла на месте, повернула голову и посмотрела на своего самого верного слугу.

– Но… но ему нет еще тринадцати лет!

– Тринадцать через три месяца, царица, и он растет, как сорняк. Его рост уже четыре с половиной локтя. У него ломается голос, и фигура скорее юношеская, чем детская.

– О боги, Аполлодор! Нет, не говори мне больше ничего, прошу тебя! Думаю, мне нужно все увидеть самой. – Она двинулась дальше. – Где он? Почему не встречает меня?

– Он занят разработкой законопроекта, который хотел закончить до твоего приезда.

– Разработкой законопроекта?!

– Да. Он сам все скажет тебе, дочь Ра, вероятно не дожидаясь твоего вопроса.

Даже заранее предупрежденная, Клеопатра почувствовала, как у нее перехватило дыхание при виде сына. За год ее отсутствия он из ребенка превратился в юношу, но без той неуклюжести, которая обычно присуща этому возрасту. У него была чистая загорелая кожа и густые золотые волосы, коротко подстриженные, а не длинные, как принято у подростков, а его тело, как и говорил Аполлодор, было телом мужчины. «Уже! Мой сын, мой красивый мальчик, что произошло с тобой? Я потеряла тебя навсегда, и мое сердце разбито. Даже твой взгляд изменился – такой суровый, уверенный, такой непреклонный».

Но все это было ничто по сравнению с его сходством с отцом. Это был Цезарь в юности, Цезарь, когда он носил накидку-laena и шлем-apex фламина Юпитера Всеблагого Всесильного. Потребовался Сулла, чтобы в девятнадцать лет освободить его от этого ненавистного жречества. Но здесь стоял Цезарь, каким он мог бы стать, если бы Гай Марий не запретил ему военную карьеру. Удлиненное лицо, нос с горбинкой, чувственный смешливый рот. «Цезарион, Цезарион, только не сейчас! Я не готова».

Цезарион быстро преодолел широкое пространство, отделявшее его стол от того места, где неподвижно стояла Клеопатра. В одной руке он держал толстый свиток, другую протянул ей.

– Мама, я рад видеть тебя, – сказал он басом.

– Я оставила мальчика, а вижу мужчину, – удалось произнести ей.

Он передал ей свиток.

– Я только что закончил это, но, конечно, ты должна прочитать, прежде чем он вступит в силу.

Свиток был тяжелый. Клеопатра посмотрела на свиток, потом на сына.

– Ты меня не поцелуешь? – спросила она.

– Если хочешь.

Он клюнул ее в щеку. Потом, видимо решив, что этого недостаточно, клюнул в другую щеку.

– Вот. А теперь прочти это, мама, пожалуйста!

Пора показать свою власть.

– Позже, Цезарион, когда у меня будет время. Сначала я увижусь с твоими братьями и сестрой. Потом я хочу пообедать на твердой земле. И тогда встречусь с тобой, Аполлодором и Сосигеном. Ты сможешь рассказать мне все, о чем ты написал в свитке.

Прежний Цезарион стал бы спорить. Новый Цезарион не возразил. Он только пожал плечами, взял у нее свиток.

– Это даже хорошо. Я еще немного поработаю над ним, пока ты будешь занята своими делами.

– Надеюсь, ты придешь на обед.

– Яства, которые я не люблю. Зачем заставлять поваров придумывать что-то, чего я не могу оценить? Я предпочитаю свежий хлеб, масло, салат, немного рыбы или ягненка, к тому же я ем во время работы.

– Даже сегодня, в день моего возвращения?

Голубые глаза блеснули. Он усмехнулся:

– Я должен почувствовать себя виноватым? Ладно. Я приду на обед.

И он снова подошел к столу, развернул свиток, нащупал рукой кресло, сел и склонился над своим сочинением.

Ноги несли ее в детскую, словно они принадлежали какой-то другой женщине. Здесь, по крайней мере, все было как обычно. Ирада и Хармиона подбежали к Клеопатре, обняли, поцеловали, потом отошли в сторону и стали смотреть, как их любимая госпожа занимается младшими детьми. Птолемей Александр Гелиос и Клеопатра Селена составляли картину из цветов, травы и бабочек, нарисованных на тонкой деревянной доске, которую какой-то мастер разрезал лобзиком на мелкие кусочки разной формы. Гелиос стучал игрушечным молотком по кусочку, не встававшему на место, а его сестра Селена с гневом смотрела на него. Потом она вырвала молоток у брата и ударила его по голове. Гелиос взвыл, Селена радостно вскрикнула. Буквально сразу же они снова занялись составлением картины.

– Головка молотка сделана из пробки, – прошептала Ирада.