– В каком странном мире мы живем, – криво усмехнулся Фонтей. – Ты сможешь сегодня вечером вынести постановку «Троянок»? Признаю, что тема близка нашей сегодняшней ситуации: женщины потеряли своих мужей. Но Еврипид настоящий мастер, а состав актеров великолепный. Деметрий из Коринфа играет Гекубу, Дориск играет Андромаху, а Аристоген – Елену. Говорят, он поразителен в этой роли. Ты пойдешь?
– Да, конечно, – ответила она, улыбаясь ему. Даже глаза ее улыбались. – Что значит мое горе по сравнению с их горем? По крайней мере, у меня есть дом, дети, свобода. Мне будет полезно проникнуться страданиями троянских женщин, к тому же я никогда не видела этой пьесы. Я слышала, что она разрывает сердце, поэтому я смогу поплакать еще над чьей-то бедой.
Когда месяц спустя Октавия прибыла в Рим, Октавиан не сумел сдержать слез, жалея сестру. Стоял сентябрь, и он уже готов был начать свою первую кампанию против иллирийских племен. Смахнув слезы, он швырнул на стол два письма Антония, переданные ему Фонтеем, и постарался взять себя в руки. Бой выигран, и он скрипнул зубами в ярости, но не на Фонтея.
– Спасибо, что ты пришел ко мне, прежде чем я увидел Октавию, – сказал он Фонтею и протянул ему руку. – Ты честно выполнил поручение, был добр к моей сестре, и мне не нужно, чтобы она это подтверждала. Она… она очень подавлена?
– Нет, Цезарь, она не такая. Поведение Антония сломило ее, но не уничтожило.
Октавиан согласился с его мнением, когда увидел сестру.
– Ты должна жить здесь, со мной, – заявил он, обняв ее за плечи. – Разумеется, перевезем и детей. Ливия Друзилла считает, что тебе нужна компания, а Карины слишком далеко.
– Нет, Цезарь, я не могу, – сразу отказалась Октавия. – Я жена Антония и буду жить в его доме, пока он не попросит меня выехать. Пожалуйста, не ругай меня и не заставляй переезжать! Я не передумаю.
Вздохнув, Октавиан посадил ее в кресло, придвинул к ней другое, сел и взял ее руки в свои.
– Октавия, он не приедет к тебе.
– Знаю, маленький Гай, но это не имеет значения. Он не развелся со мной, значит надеется, что я позабочусь о его детях и его доме, это долг жены, когда муж в отъезде.
– А как с деньгами? Он же не может тебя обеспечивать.
– У меня есть свои деньги.
Это ему не понравилось, но гнев его был вызван бессердечием Антония.
– Твои деньги – это твои деньги, Октавия! Я заставлю сенат выделить тебе достаточную сумму из жалованья Антония, чтобы ты могла следить за его имуществом здесь, в Риме, и за его виллами.
– Нет, пожалуйста, не делай этого! Я буду вести счет своих трат, и он сможет вернуть мне все, когда приедет домой.
– Октавия, он не приедет!
– Откуда такая уверенность, Цезарь? Я не претендую на понимание чувств мужчин, но я знаю Антония. Эта египтянка может быть еще одной Глафирой, даже еще одной Фульвией. Он устает от женщин, когда они становятся назойливыми.
– Он устал от тебя, дорогая моя.
– Нет, – отрезала она. – Я все еще его жена, он не развелся со мной.
– Только для того, чтобы сохранить своих ручных сенаторов и всадников. Никто не может сказать, что он навсегда в когтях царицы Египта, пока он не развелся с тобой, его законной женой.
– Никто не может сказать? О, перестань, Цезарь! Ты имеешь в виду, что ты не можешь сказать! Я не слепая. Ты хочешь, чтобы Антоний выглядел предателем, – это выгодно тебе, но не мне.
– Если тебе так легче, верь в это, но это не так.
– Я остаюсь при своем мнении, – вот все, что она сказала.
Октавиан ушел от нее, не чувствуя ни удивления, ни раздражения. Он знал ее так, как может знать только младший брат, ходивший за старшей сестрой словно привязанный, слышавший высказанные вслух мысли, девичьи разговоры с подружками, догадывавшийся о подростковых увлечениях и влюбленностях. Она была влюблена в Антония задолго до того, как стала достаточно взрослой, чтобы любить его как женщина. Когда Марцелл попросил ее руки, она безропотно покорилась судьбе, потому что знала свой долг и даже не мечтала о браке с Антонием. Он был в руках Фульвии, и восемнадцатилетняя Октавия оставила всякую надежду, если таковая у нее и была.
– Она не переедет сюда? – спросила Ливия Друзилла, когда он вернулся.
– Нет.
Ливия Друзилла прищелкнула языком:
– Жаль!
Октавиан засмеялся, нежно провел рукой по ее щеке:
– Неправда! Ведь ты очень рада. Ты не любишь детей, жена, и хорошо знаешь, что эти избалованные, непослушные дети стали бы бегать здесь повсюду, сколько бы мы их ни сдерживали.
Она захихикала:
– Увы! Совершенно верно! Хотя, Цезарь, это не я ненормальная, а Октавия. Дети – это замечательно, и я была бы рада забеременеть. Но Октавия переплюнет даже кошку. Я удивляюсь, что она согласилась поехать в Афины без детей.
– Она поехала без них, потому что, если продолжить кошачью тему, ей известно, что Антоний – кот и относится к детям так, как к ним относишься ты. Бедная Октавия!
– Жалей ее, Цезарь, я не против, но не забывай о том, что лучше пусть у нее переболит сейчас, чем потом.
20