Антоний и Клеопатра

Какие же они хорошенькие! Им исполнилось по пять лет. Они настолько разные, что никто не догадался бы, что они двойняшки. Гелиос сверкает золотом волос, глаз, кожи, красивый, но скорее восточного, нежели римского типа. Ясно, что, когда он вырастет, у него будет нос крючком и высокие скулы. У Селены густые курчавые черные волосы, тонкие черты лица и огромные глаза цвета янтаря в обрамлении длинных черных ресниц. Когда она повзрослеет, то будет очень красивой, ни на кого не похожей. Никто из них не напоминал Антония или их мать. Смешение двух очень разных типов породило детей, физически более привлекательных, чем их родители.

А вот маленький Птолемей Филадельф был Марком Антонием с ног до головы: крупный, плотный, с рыжими волосами и глазами, нос крючком словно тянется к подбородку над маленьким полным ртом. Он родился в римский октябрь прошлого года. Значит, ему уже восемнадцать месяцев.

– Он типичный младший ребенок, – прошептала Хармиона. – Даже не пытается говорить. Но походка у него как у его отца.

– Типичный? – спросила Клеопатра, стиснув в объятиях вырывавшегося ребенка, который явно не оценил этого.

– Самые младшие не говорят, потому что старшие говорят за них. Он что-то лепечет, они это понимают.

– О-о!

Она быстро отпустила Филадельфа, который вонзил свои молочные зубки в ее руку, и замахала рукой от боли.

– Он действительно вылитый отец! Решительный. Ирада, пусть придворный ювелир изготовит ему аметистовый браслет. Он ограждает от пьянства.

– Он сорвет его, царица.

– Тогда плотно прилегающее ожерелье, брошь – мне все равно, только бы на нем был аметист.

– Антоний носит аметист? – спросила Ирада.

– Теперь носит, – мрачно ответила Клеопатра.

Из детской она в сопровождении Ирады и Хармионы прошла в ванную комнату. В Риме ходили легенды о ее ванне: что она наполняется молоком ослицы, что она размером с пруд, что вода освежается с помощью миниатюрного водопада, что температуру воды проверяют, сначала погружая в нее раба. Ничто из этого не было правдой. Ванна, которую Юлий Цезарь нашел в палатке Лентула Круса после Фарсала, была намного роскошнее. Ванна Клеопатры, сделанная из неполированного красного гранита, была обычного размера и прямоугольной формы. Наполняли ее рабы обычной горячей и холодной водой из амфор. Соотношение было стандартным, поэтому температура почти не менялась.

– Цезарион общается со своими братьями и сестрой? – спросила она, когда Хармиона растирала ей спину, обливая ее водой.

– Нет, царица, – вздохнув, ответила Хармиона. – Они ему нравятся, но ему с ними неинтересно.

– Неудивительно, – сказала Ирада, приготавливая ароматное притирание. – Разница в возрасте слишком велика для тесного общения, а к нему никогда не относились как к ребенку. Такова судьба фараона.

– Ты права.

Цезарион присутствовал на обеде, но мысли его витали где-то в другом месте. Если кто-то клал ему что-нибудь на тарелку, он это съедал. Кушанья были самыми простыми. Слуги знали, что предложить ему. Он ел рыбу, ягненка, но мясо домашней птицы и молодого крокодила игнорировал. Подсушенный белый хлеб составлял основу его рациона. Он макал его в оливковое масло или, за завтраком, в мед.

– Мой отец предпочитал простую пищу, – сказал он матери в ответ на упрек, что он должен разнообразить свое питание, – и это ему не вредило, верно?

– Не вредило, – признала Клеопатра, сдаваясь.

Для советов у нее была отведена специальная комната. Там стоял большой мраморный стол, на одном конце сидели она и Цезарион, с каждой стороны размещались по четыре человека, дальний конец стола не занимал никто. Это было почетное место для Амона-Ра, который никогда не появлялся. Сегодня Аполлодор сидел напротив Сосигена и Каэма. Царица заняла свое место, недовольная отсутствием Цезариона. Но прежде чем она успела сказать что-нибудь едкое, он появился, держа в руках пачку документов. Раздалось общее «ах!», когда Цезарион прошел к месту Амона-Ра и занял его.

– Сядь на свое место, Цезарион, – сказала Клеопатра.

– Это мое место.

– Оно принадлежит Амону-Ра, а даже фараон не Амон-Ра.

– Я заключил договор с Амоном-Ра, что я буду представлять его на всех советах, – спокойно произнес Цезарион. – Глупо сидеть на месте, откуда я не могу видеть одно лицо, которое хочу видеть больше других, фараон, – твое.

– Мы правим вместе, поэтому и сидеть должны вместе.

– Если бы я был твоим попугаем, фараон, мы могли бы сидеть вместе. Но теперь, когда я стал мужчиной, я не намерен быть твоим попугаем. Когда я сочту нужным не согласиться, я с тобой не соглашусь. Я чту твой возраст и твой опыт, но ты должна чтить меня как старшего партнера в нашем правлении. Я фараон мужчина, и последнее слово за мной.