– Что, отцы, внесенные в списки, вы оскорблены? Вы должны быть оскорблены. Но это еще не самое худшее, что содержится в завещании. Самое худшее – его распоряжение о собственных похоронах. Он распорядился так: где бы смерть его ни настигла, его тело надо отдать египетским жрецам, которые забальзамируют его. Поэтому эти жрецы повсюду ездят с ним, чтобы в случае кончины сделать из него мумию по египетским обычаям. Затем он говорит, что его нужно похоронить в его любимой Александрии! Рядом с его любимой женой Клеопатрой!
Поднялся шум, сенаторы вскочили со своих мест, потрясая кулаками и издавая вопли.
Попликола ждал, когда шум затихнет.
– Я не верю ни одному его слову! – крикнул он. – Завещание – подделка! Как еще ты мог получить его?
– Я выкрал его из хранилища весталок, хотя они проявили большую бдительность, – спокойно ответил Октавиан. Он бросил завещание Попликоле, который схватил его и попытался снова свернуть. – Обрати внимание на конец. Проверь печать.
С трясущимися руками Попликола проверил печать, нетронутую, потому что Октавиан осторожно вырезал ее. Потом стал читать пункт о похоронах Антония и о бальзамировании его тела. Хватая ртом воздух, дрожа, он отбросил эту полоску бумаги.
– Я должен поехать к нему и попытаться вразумить его, – сказал он, неуклюже поднимаясь на дрожащих ногах. Затем, не стесняясь слез, повернулся к рядам и поднял вверх руки. – Кто поедет со мной?
Немногие. Те, кто ушел с Попликолой, покинули сенат под свист и оскорбления. Сенаторы наконец убедились, что Марк Антоний больше не римлянин, что он околдован Клеопатрой и ради нее готов идти войной на свою страну.
– Какой триумф! – сказал Октавиан Ливии Друзилле, когда возвратился домой, сидя на плечах Агриппы и Корнелия Галла в роли двух лошадок.
Но у дверей он отпустил и их, и Мецената со Статилием Тавром, пригласив всех отобедать с ним завтра. Такую победу надо разделить сначала с женой, чей дьявольский план так упростил его задачу. Ибо он знал, что Аппулея и ее подруги ни за что не показали бы ему, где лежит завещание, а он не отважился бы обыскать хранилище. Он должен был точно знать, где находится свиток.
– Цезарь, я никогда не сомневалась в результате, – сказала она, прижимаясь к нему. – Ты всегда будешь держать Рим под контролем.
Он что-то проворчал, погрустнел.
– Это все еще сомнительно,
– Цезарь, пусть твои агенты неустанно повторяют это. Расскажи им о поведении Антония как можно проще. Если ты хочешь, чтобы люди поняли, им надо объяснить доступно, – посоветовала Ливия Друзилла. – Но ведь не только это тебя тревожит?
– Да. Я больше не триумвир, и, если в первые дни войны удача от меня отвернется, какой-нибудь честолюбивый волк на передних скамьях легко свалит меня. Ливия Друзилла, моя власть еще так непрочна! Что, если Поллион снова появится, приведя за собой Публия Вентидия?
– Цезарь, Цезарь, не будь таким мрачным! Ты должен продемонстрировать всему народу, что эта война не гражданская. Есть какой-нибудь способ показать это?
– Один есть, но этого недостаточно. Когда Республика была еще очень молода, к иностранному агрессору для заключения соглашения посылали фециалов. Во главе их был
– Откуда ты все это знаешь? – поинтересовалась Ливия Друзилла.
– Божественный Юлий рассказывал мне. Он очень хорошо знал древние религиозные обряды. У них была целая группа, интересующаяся этим предметом: божественный Юлий, Цицерон, Нигидий Фигул и Аппий Клавдий Пульхр, кажется. Божественный Юлий сказал мне, смеясь, что он всегда хотел провести эту церемонию, но у него вечно не хватало времени.
– Значит, вместо него это должен проделать ты.
– Я это сделаю.
– Хорошо! Что еще? – спросила Ливия Друзилла.
– Мне не приходит на ум ничего, кроме обычной пропаганды. Но это не укрепит мое положение.
Она вперила в пространство взгляд широко открытых глаз, потом вздохнула: