Антоний и Клеопатра

Ванну она приняла, но быстро. Об отдыхе не могло быть и речи, до ужина она должна была сделать то, что считала необходимым. Только Аполлодор и дворцовые евнухи были посвящены в ее секрет, который надо было любой ценой сохранить от Цезариона. Он никогда этого не одобрит. Истолкователь, писец, начальник ночной стражи, казначей, судья и все их родственники, занимавшие те или иные посты, были собраны и казнены. Главари банд исчезли из трущоб Ракотиса, демагоги – с агоры. У нее была готова история в ответ на вопросы Цезариона, которые он обязательно задаст, когда заметит, что все чиновники – новые люди. Прежние, объяснит она, вдруг почувствовали прилив патриотизма и ушли служить в рядах египетской армии. Он, конечно, не поверит ни единому слову, но, не в состоянии понять ход ее мыслей, он посчитает, что они попросту бежали от римской угрозы.

Ужин был роскошным. Повара были в приподнятом настроении, как и все александрийцы. Конечно, они удивились, когда бо́льшая часть блюд была возвращена нетронутой на кухню. Но никто им ничего не объяснил.

После казней Клеопатра почувствовала себя лучше и выглядела спокойной. Она рассказала о событиях в Эфесе, Афинах и Акции, не пытаясь извинять собственное безрассудство. Аполлодор, Каэм и Сосиген тоже слушали. Они были тронуты рассказом больше, чем Цезарион, чье лицо оставалось бесстрастным. «Он повзрослел лет на десять, слушая эти ужасные новости, – подумал Сосиген, – но он никого не винит».

– Римские друзья и легаты Антония не считались со мной, – сказала она, – и хотя они твердили о том, что я женщина, я думала, что их враждебность вызвана тем, что я иностранка. Но я ошиблась! Во всем виноват мой пол. Они были против того, чтобы ими командовала женщина, какое бы высокое положение она ни занимала. Поэтому они все требовали от Антония, чтобы он отослал меня обратно в Египет, и не понимали, почему я отказывалась уезжать.

– Ну, это все в прошлом и теперь не имеет значения, – вздохнув, сказал Цезарион. – Что ты будешь делать дальше?

– А что я должна делать? – вдруг с любопытством спросила она.

– Пошли Сосигена с посольством к Октавиану и попытайся заключить мир. Предложи ему столько золота, сколько он хочет, чтобы он оставил нас в покое в нашем маленьком уголке Их моря. Передай ему заложников как гарантию и разреши римлянам регулярно посылать проверяющих, чтобы он был уверен, что мы тайно не вооружаемся.

– Октавиан не оставит нас в покое, поверь моему слову.

– А чего хочет Антоний?

– Перегруппироваться и продолжить войну.

– Мама, это бессмысленно! – воскликнул юноша. – Антоний уже не тот, и у меня нет отца, чтобы его заменить. Если предположения насчет твоего пола верны, тогда те римские войска, что здесь, в Александрии, никогда не пойдут за тобой. Сосиген должен возглавить делегацию в Рим или в любое другое место, где сейчас находится Октавиан, и попытаться договориться о мире. И чем скорее, тем лучше.

– Давай подождем, пока Антоний возвратится из Паретония, – попросила она, положив ладонь на руку Цезариона. – А потом решим.

Покачав головой, Цезарион встал:

– Это надо сделать сейчас, мама.

Она сказала «нет».

Отношение сына о многом ей сказало, открыло ей глаза на то, что она должна была видеть еще до отъезда в Эфес. Вся ее энергия и ум ушли на составление планов относительно его будущего, блестящего, триумфального, славного будущего как царя царей, правителя мира. Теперь она впервые поняла, что ему ничего этого не нужно. Это она, Клеопатра, страстно желала такой судьбы, действуя от его имени и ошибочно полагая, что никто не может противиться соблазну, и меньше всего юноша божественного происхождения, с царской родословной и гениальным умом. Его военные упражнения доказали, что он не трус, значит не страх за свою жизнь тому причина. У Цезариона совершенно отсутствуют амбиции. И при их отсутствии он никогда не будет фактическим царем царей, разве только номинальным. Он не завоеватель. Ему достаточно Египта и Александрии. Больше ему ничего не надо.

«О Цезарион, Цезарион! Как ты можешь так поступать со мной? Как ты можешь отвернуться от власти? Как смешение моей крови с кровью Цезаря могло дать такой результат? Два самых амбициозных человека, когда-либо живших на земле, произвели на свет храброго, но мягкого, сильного, но не амбициозного ребенка. Все было напрасно, и я даже не могу утешиться мыслью, что можно заменить моего первенца Александром Гелиосом или Птолемеем Филадельфом. У них достаточно амбиций, но не хватает ума. Они посредственности. Это Цезарион – Гор и Осирис. И он отказывается от своего предназначения. Он, который никогда не был заурядным ребенком, жаждет обычной судьбы. Какая ирония. Какая трагедия».

– Когда я прежде говорила, что он – ребенок, которого нельзя испортить, я не понимала, что это значит, – сказала она Каэму, после того как ужин закончился и Аполлодор с Сосигеном ушли с побледневшими лицами.

– Но теперь ты понимаешь, – тихо сказал он.