Антоний и Клеопатра

– Еще через семь-восемь лет демобилизованные ветераны не будут получать землю, – сказал он, – так что будьте благодарны, что все вы здесь сегодня получите хорошие наделы. Я организую военное казначейство, отдельное от казначейства при храме Юпитера в Риме. Средства на военные расходы будут инвестироваться под десять процентов. Солдаты могут также делать вклады. Сейчас мои секретари определяют, сколько денег должно быть в военной казне, чтобы она не опустела, даже когда будут выплачиваться пенсии. Это будут хорошие пенсии плюс еще крупная сумма, зависящая от послужного списка.

– Все это болтовня на будущее! – нарочито грубо произнес Торнатий, возглавлявший делегацию. – Мы здесь, чтобы получить землю и большие премии наличными и прямо сейчас, Цезарь.

– Я знаю, – мягко сказал Октавиан, – но я не могу рассчитаться с вами, пока не приду в Египет и не побью царицу зверей. Трофеи позволят выполнить ваши требования. – Он поднял руку. – Нет, Торнатий, нет! Спорить неразумно, и еще более неразумно вести себя агрессивно. В данный момент Рим и я не можем дать вам ни сестерция. Пока вы находитесь в лагере, у вас будет еда и хорошие условия, но, если кто-нибудь из вас начнет буянить, вас посчитают предателями. Подождите! Терпение! Вы все получите, но не сейчас.

– Этого недостаточно, – пробурчал Торнатий.

– Вполне достаточно. Я издал эдикт, касающийся всех городов в Кампании, больших и малых: если солдаты попытаются грабить их, любые ответные меры будут одобрены сенатом и народом Рима. Никто не станет терпеть бесчинства мятежных солдат, Торнатий, и я сомневаюсь, что у тебя хватит влияния, чтобы поднять серьезное восстание.

– Ты блефуешь, – пробормотал Торнатий.

– Нет, не блефую. Мои эдикты оглашаются по всем лагерям вокруг Капуи даже сейчас, когда мы разговариваем. Я информирую солдат о моем трудном положении и прошу их быть терпеливыми. Большинство людей разумны, они поймут меня.

Торнатий и его товарищи умолкли и стушевались, когда поняли, что основная масса солдат готова дать Октавиану двухгодичную отсрочку, о которой он просил.

– Ты записал их имена? – спросил он Агриппу.

– Конечно, Цезарь. Они тихо исчезнут.

– Я надеялась, что ты побудешь дома, – сказала мужу Ливия Друзилла.

– Нет, моя дорогая, это невозможно. Я не могу позволить Клеопатре начать вооружаться. Теперь, когда сенат вернулся, восстания можно не бояться. Когда войска в Капуе поймут, что их представители не вернулись, они буду вести себя хорошо. А поскольку Агриппа регулярно посещает Капую, ни один амбициозный сенатор не сможет поднять армию.

– Люди начинают привыкать к тому, что ты правишь Римом, – сказала она, улыбаясь. – Я даже слышу, как некоторые говорят, что ты – их удача, что тебе удалось справиться со всеми неприятностями и защитить их. Называют Секста Помпея, а теперь и Клеопатру. Антония даже не упоминают.

– Не имею понятия, где он сейчас, потому что в Александрии с этой женщиной его нет.

Через несколько дней все стало ясно, когда пришло письмо от Гая Корнелия Галла из Киренаики.

Как только я прибыл в Кирену, Пинарий сдал мне свой флот и четыре легиона. Он получил приказ от Антония идти на восток через Ливию в Паретоний. Но похоже, его не прельщала перспектива соревноваться с Катоном Утическим, преодолевая сотни миль по пустынному берегу. Поэтому он остался. Когда Пинарий показал мне приказ Антония, я понял, почему он никуда не пошел. Антоний хочет большого сражения, он еще не отказался от своего замысла. Я послал за транспортами, Цезарь, и, когда они придут, погружу легионы и поплыву в Александрию в сопровождении флота Пинария. Но только после наступления весны и не прежде, чем получу от тебя ответ, когда отплывать. Я забыл сказать тебе, что Антоний сам намерен встретить Пинария и его силы в Паретонии.

– Типичный поэт, – сказал Агриппа, усмехаясь. – Никакой логики.

– Как Аттика? – спросил Октавиан, меняя тему.